Книга Ее свирепые звери. Начало, страница 11 – Э. П. Бали

Это ложь только наполовину.

— Ты можешь связаться с ним через дверь, да?

Я закрываю глаза и посылаю свое сознание к двери, затем сквозь нее. Эта штука сделана из металла толщиной с длину моей руки, и я едва не ругаюсь вслух. Что за зверя они здесь держат, если ему требуется такое? Анималия в человеческом обличье лежит на полу неподвижно, но дышит. Я не могу определить его вид, что само по себе странно.

— Я справлюсь, — подтверждаю я.

— Просто постучи в дверь, когда закончишь, — Полупернатый разворачивается на каблуках и уходит широким шагом, как будто с делами покончено, двое мужчин из службы безопасности следуют за ним.

Мое сердце проваливается куда-то в преисподнюю.

— Вы собираетесь оставить меня здесь?

Его голос звучит все дальше и дальше:

— Как я уже сказал, это довольно безопасно. Клюв и Тёрка спустятся, чтобы проверить тебя.

Я сглатываю. А какой у меня есть выбор?

— Верно. Хорошо.

Грохот закрывающейся стальной двери эхом разносится по коридору, как пророчество судьбы. Ладно, это немного драматично, я знаю, но я нахожусь в настоящей, живой, буквальной темнице. Я не могу избавиться от ощущения, что меня тоже делают узницей. Послание Полупернатого мне предельно ясно. Я обязана это сделать.

Какое-то время я стою во мраке, по коже у меня бегут мурашки, сердце бешено колотится, я чувствую всю неприязнь в мире к моему мерзавцу-отцу. Мне действительно нужно просто сосредоточиться…

Мужской голос тянется ко мне, как полуночный шелк:

— Ты не сможешь ему помочь.

Я замираю, как олень, напрягая слух, не смея дышать. Голос доносится из камеры рядом со стальной дверью, и я подхожу достаточно близко, чтобы заглянуть внутрь, но ничего не могу рассмотреть. Обладатель голоса больше ничего не говорит, и тяжелые цепи скользят по полу. Сглотнув, я медленно поворачиваю голову, чтобы заглянуть в камеру справа от меня. Я настраиваю зрение, натягивая на него свою орлиную форму, и даже с этим я могу разглядеть только фигуру в форме человека в центре камеры.

Я оглядываюсь назад и с облегчением вижу каменную стену — я не буду стоять спиной к одному из заключенных. Но по обе стороны этой стены находятся две занятые камеры.

Пленники, окутанные тьмой — не что иное, как угрожающие тени, и это делает все еще хуже.

Но я знаю, откуда доносился голос, поэтому снова смотрю на камеру слева от стальной двери.

Я прочищаю горло.

— Почему ты так говоришь?

Звенят цепи, как будто он придвигается ближе к решетке.

— Никто из целителей ничего не смог сделать, и все они были намного опытнее тебя.

По его голосу я узнаю две вещи. Во-первых, он не бешеный, потому что эти звери не говорят правильными предложениями, и, во-вторых, он получил какое-то образование, судя по тому, как уверенно двигаются его губы при произнесении слов.

Преступники-анималия, заслуживающие тюремного заключения, обычно не из тех, кто ходит в школу.

Но этот высокомерный голос, этот снисходительный тон врезаются в меня, и тогда я понимаю, что справлюсь со зверем за стальной дверью, даже если это убьет меня. Есть ли у меня эго? Полагаю, мы только что выяснили, что есть. Возможно, то, что моя собственная семья всю жизнь избегала меня, превратило меня в человека, который изо всех сил пытается достичь чего-то в своей жизни. И каждое мое исцеление — это достижение. Успех.