Книга Мария, королева Нисландии, страница 34 – Полина Ром

Старик рассказывал о том, как получили свои наименования серебряный соль и медный су, как запрещено было менять вес монет после восстания в Лернейской провинции и сколько недовольства высказали церковники, когда долю их ограничили четкой суммой в процентах. Мария слушала, поражаясь обширным знаниям библиотекаря и радуясь тому, сколько нового и нужного узнала:

— … и вот с тех пор, ваше высочество, гинея выпускается всегда одного веса, и ее можно обменять на пятьдесят серебряных солей. Каждый же соль разменивается на сто медных су. За этим очень строго следят в казначействе. До сих пор более никому монеты свои чеканить не дозволено!

Так что к моменту, когда мадам Мерон сообщила, что торговый день состоится именно сегодня, Мария более-менее понимала, сколько и каких монет ей положено. Получив у гувернантки сумму в десять золотых гиней и прихватив немножко солей и су, Мария отправилась с процессией, чуть не прыгающей от радости Лютеции и оживленных фрейлин, в комнату, где им собирались показать лучшие товары столицы. Обе личные служанки принцесс замыкали нарядную толпу.

Залитый солнечным светом узкий зал с большими окнами был значительно скромнее, чем парадные палаты и коридоры: никакой позолоты, беленые стены и обычные деревянные полы. Вдоль стен остались стоять фрейлины, а Мария и Лютеция в сопровождении госпожи Мерон прямиком направились к длинным рядам соединенных столов, где грудами были навалены ткани, обувь, пояса, какие-то коробки, шкатулки и даже изделия из серебра и фарфора.

Торговцев в зале присутствовало всего около десятка, и сестры, не сговариваясь, под растерянным взглядом гувернантки, разошлись в разные стороны, к разным рядам. Впрочем, мадам Мерон быстро успокоилась, когда почти у нее под носом ловкий молодой парень щелкнул ключиком, открывая большой ларец. Мария не успела заметить, почему ахнула гувернантка, но порадовалась, что сможет разговаривать с купцами сама. Тем более, что молчаливая Эмми следовала за ней, как тень.

Ткани, выложенные кусками и рулонами, поражали воображение яркостью, избыточной пестротой и сложными рисунками. Мария растерянно помяла в пальцах жесткую, почти не гнущуюся от золота парчу и поинтересовалась ценой. Купец, полноватый мужичок средних лет с ярким детским румянцем на пухлых щеках, покрытых неряшливой редкой бородкой, непрерывно кланялся и также непрерывно журчал бархатным голосом:

— С самого Востока вез, ваше королевское высочество! Даже в Парижеле не выкладывал, исключительно желая доставить вам удовольствие. Более того, ваше высочество, сами видеть изволите: этакой красоты ни у кого и нет! Только чтобы вам, прекрасная госпожа, удовольствие доставить, себе в убыток отдать готов! Лишнего я не запрошу — все про мою честность знают! Ежели на гинеи с вами сговоримся, то большего я и желать не посмею! Сами понимаете, ваше королевское высочество, что лишнего я ни одного су не прошу!

Слегка оторопевшая от такого многословия, Мария поразилась: «Одна гинея? Неужели за весь рулон ткани всего одна гинея? Да тут золотой нити вбухано на каждый квадратный сантиметр больше!». Она растерянно посмотрела на Эмми, и служанка тихонько забормотала:

— Я, конечно, госпожа, советовать вам не смею… а только больно уж цена кусачая. Это ежели на платье верхнее брать, то надо не менее двадцати двух, а то и двадцати трех футов. Столько гиней отдать, да еще и за шитье сколько!..