Книга Черный крестоносец, страница 349 – Алистер Маклин

Он наблюдал издалека, пока Сесиль непринужденно миновала фургон Черды и склонилась поправить туфлю рядом с зелено-белым караваном. Окно сбоку было занавешено, но чуть приоткрыто.

Вполне удовлетворенный увиденным, Боуман двинулся через площадь – туда, где под сенью деревьев, рядом с другими фургонами, была привязана группа лошадей. Оказавшись там, Боуман праздно покрутил головой, пытаясь убедиться, что за ним никто не наблюдает, увидел, как за носилками закрывается дверь фургона, покопался в сумке и достал оттуда горсть цилиндриков в коричневой обертке, каждый из которых был снабжен синим бумажным запалом длиною в дюйм, – попросту говоря, старомодных петард…

В фургоне Черды вокруг лежащего на койке Пьера Лакабро сгрудились сам Черда, Ференц, Симон Сёрль и Эль Брокадор. Скорбное выражение лица Лакабро, насколько можно было судить, говорило не только о страданиях чисто физических: у него был уязвленный вид человека, чьи раны не получают должной заботы и дружеского сочувствия.

– Ну ты и дурак, Лакабро! – едва ли не в полный голос простонал Черда. – Олух, каких поискать! Никакого насилия, говорил я тебе. Никакого!

– Может, стоило предупредить об этом Боумана? – хмыкнул Эль Брокадор. – Боуман знал. Боуман наблюдал. Боуман выжидал удобного случая. Кто же сообщит Гаюсу Строму?

– Кто, как не наш друг, лишившийся сана, – яростно прошипел Черда. – Не завидую тебе, Сёрль.

Судя по выражению лица Сёрля, сейчас он и сам себе не завидовал. В любом случае голос его был исполнен уныния:

– Возможно, в этом нет необходимости. Если Гаюс Стром – тот, за кого мы все его принимаем, тогда он уже знает.

– Он знает? – скрипнул зубами Черда. – Да что он может знать? Он не знает, что Лакабро – один из моих людей, а значит, работает и на него тоже. Он не знает, что Лакабро не попадал в аварию. Он не знает, что это Боуман уложил Лакабро на носилки. Он не знает, что мы опять умудрились потерять след Боумана, – хотя сам Боуман, похоже, все это время пристально за нами следил. Если тебе кажется, что докладывать не о чем, Сёрль, то ты просто-напросто выжил из ума.

Он повернулся к Ференцу:

– Зови всех в фургоны. Прямо сейчас. Выезжаем через полчаса. Скажешь им, сегодня вечером мы разобьем лагерь у Ваккарéса…^[40]Что это было?

Громко и очень отчетливо прогремела серия пугающе резких, бьющих по ушам щелчков. Кричали люди, испуганно ржали лошади, вовсю заливался полицейский свисток, но стаккато глухой канонады все не смолкало. Черда, а за ним и трое других бросились к двери фургона и распахнули ее.

Тревога и любопытство завладели не только ими – все, кто находился на площади, пытались отыскать источник переполоха. Вряд ли будет преувеличением сказать, но примерно с полминуты, если не больше, взгляды людей на площади были устремлены на северо-восточную ее часть, где группа цыган и гардьенов – среди них особой отвагой выделялся Боуман – пыталась усмирить одуревших от страха лошадей, которые с испуганным ржанием вставали на дыбы, пытаясь оборвать сдерживавшие их поводья.

Единственным исключением были глаза Сесиль. Приникнув к борту зелено-белого фургона, девушка поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть в узкую щель между бортиком окна и занавеской, которую сама же только что и проделала.

Внутри фургона царила темнота, но мрак был не полным, так что глаза Сесиль быстро к нему привыкли, и когда это произошло, она чуть не задохнулась от нахлынувшего на нее ужаса. В фургоне, на койке, лицом вниз лежала девушка с темными, коротко стриженными волосами, – по-видимому, то была единственная доступная ей поза. Обнаженная и зверски изуродованная спина девушки не была перевязана; взамен бинтов ее покрывал обильный слой каких-то целительных мазей. По непрестанным порывистым движениям и по периодически раздающимся стонам было ясно, что бедняжка пребывает в сознании.