Книга Глубокие тайны Клиф-Хауса, страница 36 – Хельга Мидлтон

– Сказала же, не твоего ума дело.

«Чертова кукла. Всегда так. Держать вилку она не может, а ножницами орудовать – так пожалуйста. На раз».

Настроение опять испортилось. Он ушел в свою комнату и рухнул на кровать, как был: не снимая ботинок, в джинсах и толстом свитере. Пристроил на животе планшет. Вставил в уши наушники. Мир замкнулся, и на экране поплыла заставка пропущенного вчера эпизода реалити-шоу «Три поваренка».

Кружок света от ночника сиял на темном потолке над кроватью. Он был похож на вход в туннель. На жерло того колодца. Только там круг был голубой, а этот желтый. Если в него долго и внимательно смотреть, в нем оживают фигуры и события.

То испорченное Рождество очень расстроило Анну. Кажется, ей стыдно за поведение сестры. Невестка моя и так не блещет ни чувством юмора, ни быстротой ума, а тут и подавно сделалась задумчива и кисла, как викторианская барышня, у которой годы подпирают, а подходящего жениха не только в округе, но и в соседних графствах найти не могут. Даже мой дорогой такой веселый, такой оптимистичный сын не может ее развеселить. Что-то эта негодница Надин ей сказала или сделала, что она вот уже неделю в хандре пребывает.

Если честно, у меня тоже настроение не самое приподнятое. Радость от побывки Генри омрачают мысли о его скором отъезде назад в Кувейт. Снова на войну. Хоть он и вооружен всего лишь камерой – солдат информационного фронта, – но враждующей стороне не важно, что у тебя в руках: камера или автомат.

Генри уверяет меня, что всегда носит бронежилет и каску. На мои мольбы держаться подальше от передовой он только смеется и поглаживает меня по голове, приговаривая: «Мамуля, на войне только и новости, что на передовой. Как же я могу их освещать из тыла?» Как будто здесь в Англии «освещать» нечего?!

Новогодняя ночь прошла без особого веселья. Как по заказу: погода в наших краях в эту ночь из года в год почему-то бывает особенно мерзкой. Опять шел мелкий дождь, и густой и липкий, как кисель, туман застилал все вокруг.

В детстве, по какой-то своей семейной традиции – уж и не знаю, откуда она у нас завелась, – с двенадцатым ударом часов моя мать всегда открывала парадную дверь, приглашая Новый год войти в дом, а мы – отец и малышня – бегали по дому с вениками и полотенцами и гнали Старый год к задней двери в кухне. Веселью не было конца.

Теперь мы уже не играем в эту игру. Молодые пошли в соседний паб, а мы с Артуром скучали дома. Вышли в полночь в сад посмотреть на фейерверки, но сквозь пелену тумана их почти не было видно.

За дверью в коридоре послышался рокот тележки. Дежурная сестра развозила вечерние лекарства. Габби по-детски сложила губы трубочкой, принимая из рук сестры маленький бумажный стаканчик с несколькими таблетками на дне. Опрокинула его в рот и послушно запила водой. Сестра заботливо расправила одеяло и протянула руку к ночнику, но Габби запротестовала: «Нет-нет. Я сама. Я еще немного почитаю». Сотрудница «Обители» только усмехнулась. Ни на прикроватном столике, ни у кресла не было не одной книги. Ох уж это старичье…

На следующий день после отъезда Генри – да, точно, на следующий день – Артур с утра ушел в море на рыбалку. Невестка моя весь день у себя в комнате просидела, только к ужину вышла. Кухарку Марианну и ее дочку отпустили на всю неделю после Рождества. И хорошо. В доме стало тихо. Вечером я сама на ужин рыбу жарила.