Книга Малахитница, страница 70 – Янина Корбут, Зоя Орлова, Елена Гулкова, и др.

Двадцатиминутная прогулка к пригородным домам всколыхнула воспоминания о детстве. О редких радостных минутах, когда мама добывала сладости на отложенные деньги; строгих замечаниях отца, когда дурачились с братьями или когда Николай ронял инструменты в мастерской. И особо неприятные дни, когда к ним заваливался обезумевший в пьяном угаре сосед, ища своего сына.

Отец недолюбливал его, но лишь терпел и уговаривал, чтоб тот поменьше пил и сына меньше колотил. Сосед, конечно, не слушал его. В округе считали, что он просто пьянчуга, бредивший жуткой историей, которая якобы случилась с ним когда-то давно.

Однажды спрятавшись с Маратом, подслушали разговор отцов:

— …не лгу я, Паша, — сидя за кухонным столом поздней ночью, при скудном освещении наполовину сгоревшей свечи, мужчины гневно шептались. Отец с отрешенным выражением слушал отчаянный пьяный бред соседа, размахивающего руками. — Огроменный был он, окаянный, красивый такой, сверкал, золотом искрил, ик, но злющий, гад, сожрал, не подавился, з-змеюка ик… треклятый.

— Завязывай, Ильдар, пить, забудь уже о том, что было. Жить нужно каждым днем, а ты все в прошлом, — отец устало лоб потер. — У тебя вон сын один, одет похуже моих трех. Уж лучше б вышел на завод, а то жена везет все на себе, не позорился бы.

— Ты… ты не учи меня-то жить, — вскочил Ильдар. — Тебя там не было! — И стукнув кулаком по столу, шатаясь, к выходу побрел, ругаясь на ходу.

Много раз еще после того дня Марат прятался в их доме. Иногда мальчишки убегали в лес, лазали по горам, делясь своими мечтами и надеждами покинуть город.

Дом встретил теплом и ароматом жареной картошки с грибами. Живот связало узлом от голода, давно он не ел сытно. Идя на запах, огляделся: потертые ковры, потускневшие фото и картины, ветхая мебель, стенка с книгами, печь в углу как монумент — все на своих местах. Кроме детского смеха и топота маленьких ног под грозные окрики отца.

— Мам, я дома, — оповестил о своем присутствии Николай, войдя на кухню.

— Приехал-таки, родной, — с улыбкой встретила мать, крепко обнимая сына. Похудела, осунулась, но все такая же бойкая. — Проходи, устал, наверное, я ужин приготовила. Голоден?

— Очень.

Текла беседа за столом, мать расспрашивала сына. Уставший, сытый Николай был скуп и сдержан на слова, сонно упираясь в руку. А мама продолжала разговор: о братьях, занятых собственными семейными заботами; о домашнем хозяйстве и сокращении на работе; о Марате.

И снова он вспомнил о нем. Судьба развела их, как только Николай покинул отчий дом, он и не знал, что друг заботится о матери. Удрученно переведя взгляд в окно, высмотрел в угаснувшем дне очертания неказистого соседского дома, темного и нежилого.

Марат ведь тоже уехал, а все равно навещает. Сам Николай только деньги присылал матери, как на откуп, лишь бы не назад в этот дом.

Николай потер лицо, сглотнув ком в горле.

— Ничего, все будет хорошо, найду работу, заживем, дом с мастерской подлатаю тоже.

В ту ночь никак не мог уснуть, все думая о прошлом. Уже за полночь раздался телефонный звонок. Марат собирался приехать утром.

* * *

Стоя на пороге осиротевшей мастерской, Николай благоговейно отметил организованность отца: каждая вещь на своих местах, гвоздик к гвоздику, отвертки сложены по размеру, все мелкие делали в контейнерах, у каждого инструмента свой отсек. Деревянное строение отсырело, покрылось пылью, паутина свисала по углам, но отцовский порядок потревожен не был.