Книга Истории со вкусом интриги. 21 рассказ мастер-курса Юлии Евдокимовой, страница 77 – Елизавета Фролова, Анара Мачнева, Соль Решетникоф, и др.

Я росла любопытным и смышленым ребенком и делала успехи во всех областях без исключения. Все расходы несли мои не менее прекрасные, сдержанные, образованные и жутко богатые родители, преисполненные исступленной любви к единственной, припозднившейся дочери. Семейная легенда гласила, что отчаявшиеся в попытках зачать наследника мама и папа, будучи уже в преклонных летах, обратились к местной знахарке, коротавшей век в хижине на окраине деревенского кладбища. О походе туда оба говорить отказывались, а когда я подросла, кладбище сравняли с землей и построили на его месте стоковый торговый центр. Колдунья, от образа которой остался один золотой зуб, пропала, скорее всего, умерла. Родителям она дала волшебного зелья, велев матери выпить его ровно в полночь, в ночь летнего лунного затмения. Последовала ли безутешная мать данному совету, неизвестно. Разговоры на опасную тему в поместье карались строго, и вскоре об этом упоминать перестали, а когда я достигла возраста невесты, история моего появления на свет выглядела куда прозаичнее: колдунья превратилась в тибетского врача, зелье – в индийские таблетки, а я – в долгожданное, с трудом отвоеванное у матушки-природы чудо. Только одно-единственное из той истории оставалось незыблемым. Нигде и ни при каких обстоятельствах я не должна была пробовать мак. Даже безобидный садовый. Вето наложила та самая ворожея. Не веретено, однако, но все же… Мама рассказывала мне о последствиях много раз, со всей строгостью и непременно в черных красках. «Милая, запомни, мак для тебя в любом виде – сильнейший яд. Дома тебе ничего не грозит, но, как только ты покинешь нас, обретешь свою семью, – в этом месте она всегда прикладывала к глазам платок, – ответственность за твою жизнь ляжет на тебя. Следи внимательно за всем, что отправляешь в рот». И я, послушная и перепуганная, следила. Оповещены об этой грозной малости были все, от почтальона до кавалера-однодневки.

К слову, молодые люди за мной увивались стаями. Меня оберегали, баловали, смешили, буквально носили на руках, просто душили идолопоклонничеством. Я терпеливо и всегда по-доброму принимала знаки внимания, а позже и похожие, словно бы текст писали под копирку, признания в вечной любви. Вскоре последовали столь же однообразные и приторные предложения руки и сердца, которые я уверенно, но с неизменной осмотрительностью отклоняла. Родители нервничали, и вот уже поползли слухи, что я «заносчивая ледышка, не способная прочувствовать весь пыл мужского трепетного сердца». Тем временем я выучилась на адвоката и была принята в одну из лучших контор столицы. Жизнь обрела новые краски и новых воздыхателей, а я – собственную квартиру и свободу.

Замуж, к ужасу родных и радости экс-женихов, я вышла за ничем не выдающегося клерка, секретаря нашей фирмы, покорившего меня скромной утонченностью, тактом, незаурядным умом и искренней, ненавязчивой дружелюбностью. В конце концов, я могла себе это позволить. Родители сопротивлялись как могли, но вскоре вынуждены были смириться. А спустя год после свадьбы мы с Виктором перебрались в уютный особняк в недалеком пригороде, забрав из отчего дома четверых слуг, двух горничных, садовника, кухарку и моего любимого Короля.

Вилла «Пчелиная мечта», окруженная со всех сторон девственными лесами, клеверными лугами и рапсовыми полями, утопала в цветах. Георгианский дом стоял на пригорке, у реки, и прямо из нашей спальни можно было наблюдать великолепные восходы, а из голубой гостиной – лазоревые закаты.