Книга Истории со вкусом интриги. 21 рассказ мастер-курса Юлии Евдокимовой, страница 82 – Елизавета Фролова, Анара Мачнева, Соль Решетникоф, и др.

Рон, наш верный Ронни, чинно кивнул, и спустя пару минут пирог возвышался в середине стола на сверкающей хрустальной тортнице.

Я послала за Мартой: «Вот я растяпа. Совсем позабыла, ту бутылку мы выпили, кажется, на Рождество. Пусть принесет любую». Вскоре явилась раздосадованная Марта, передала Рону австрийский совиньон и отошла, как и положено, к буфетному столику.

Вечеринка началась. В ведерке потело вино. Ронни взял в руки нож. Марта с другого конца комнаты с гордостью поглядывала то на меня, то на бисквит. Я холодно ей улыбнулась, и она, явно расстроенная, скрылась за дверью.

– Налей-ка мне ты, – попросила я Виктора, знаком показав слуге оставаться на месте, – и положи побольше пирога. Марта – такая прелесть!

С минуту я изучала кусок в разрезе, понимая, что до начала спектакля еще оставалось несколько минут. Коржи отлично пропеклись – едва угадывались темные вкрапления изюма, сливки с корицей не растеклись. Выглядело все просто идеально. А какой аромат! Ром придал пикантности, но горькости не добавил. Чудилось что-то еще, чего мой нос никак не мог распознать. Но мозг знал, что оно там точно есть.

Я как можно ласковее улыбнулась Виктору и, поймав его ответную лживую улыбку, отправила полную ложку в рот. Потом еще. И еще, и еще…

– Не торопись, дорогая, – голос Виктора показался чужим и далеким, – сначала тост. За победу!

– За победу! – Я доела кусок и уставилась на перепачканного соловья на дне десертной тарелки. Неизведанный доселе вкус оказался весьма приятным. Изюм, ром и молотый мак. Идеальное, правильное сочетание для силезского пирога. Только вместо мака Марта обычно добавляла тертый пекан.

Воздух загустел, стало трудно дышать. Я тщетно пыталась как можно громче проклясть Виктора. Он метался по комнате, визгливо отдавая приказы. Сбежались слуги, меня перенесли на кушетку. Бледная на этот раз, присмиревшая Марта, всхлипывала в сторонке и глотала слезы. Я бы и ее прокляла, если бы она подошла чуть ближе.

Суета вокруг усилилась. Несли подушки, полотенца, нашатырь, воду. Я чувствовала, как каменеют кисти рук, а сапфировый чокер сдавливает горло. Вокруг творилось что-то неладное. Гостиная преобразилась. Я наблюдала, как хрустальная люстра россыпью кристаллов расползалась по лепному потолку. Стены избавились от картин, и гроздья винограда, куски ветчины, половинки персиков и перламутровые моллюски с полотен фламандцев кружились в безумном хороводе. Ожившая куропатка кудахтала и хлопала крыльями, а скалящаяся обезьянка кидалась в толпу слуг банановой кожурой.

В эту вакханалию крупным планом врезалось лицо Виктора. Мясистые, крапчатые губы, темно-коричневые, словно вымазанные в горчице, потянулись к моим. Что он делает? Меня замутило, жар подступил к горлу. Я как фугу надулась и вытолкнула весь смрад прямо в его веснушчатый перекошенный рот. Он взвизгнул, как подстреленная лань, и завертелся ужом. Рыжие кудри расплескались по лбу. Знакомое лицо исказила гримаса ужаса.

«Умри же!» – напутствовала я.

«Злобный дьявол…» – изрек Виктор и исчез.

Я победила! И тут же почувствовала приятную легкость во всем теле, что-то наподобие невесомости, будто обрела крылья. Я вновь стала ангелом. И тут же, ловко лавируя между зависшей фламандской снедью и хрустальными крупицами, устремилась вон, к балконной двери, к лунному свету, а мой лежащий в отключке муж все мельчал и мельчал на глазах, пока не превратился в неподвижную черную точку.