Книга После развода. Бывшая любимая жена, страница 67 – Анна Томченко

Было противно.

Через две недели была назначена операция.

— Один, два дня вы проведете в больнице. — Произнесла врач-кобра и я кивнул. — Мы будем смотреть за вашим состоянием. Все контролировать. Не думаю, что у нас будут какие-то сложности во всем этом.

— Хорошо.

— И потом лучше две-три недели воздержаться от половой жизни.

— Я понимаю. — Произнёс я сквозь зубы, потому что раздражение можно было ложкой черпать.

— В таком случае можем начинать.

И нет, это не было так, что я, как истинный мужик, встал, отряхнулся и пошёл дальше. Я матерился на весь больничный комплекс. Орал так, что стены дрожали. Потому что когда между ног все распухает, отекает— это не может вызывать никакие другие эмоции. Но врач меня успокаивала. Говорила, что все нормально.

И действительно все было нормально. Через два дня отёк спал. Остался небольшой продольный надрез, который спокойно обрабатывался. Но все равно ощущение было не из приятных. Очень не из приятных. Я из-за этого даже задержался и Устинья по нескольку раз в день звонила мне, уточняла, когда я вернусь.

Я был бы рад вернуться прям сейчас, но не выходило. В конце концов, если Устинья что-то хотела, она это всегда получала, пусть даже и ценой моего самообладания.

Адам.

Домой прилетел меньше чем через две недели, но все равно чувствовал какую-то опаску, подставленную прямо к сонной артерии.

Я не хотел, чтобы Устинья была в курсе моих мужицких проблем. Это как-то было похожим на проявление слабости, что ли. Вот реально мне было не так дерьмово, когда она меня зашивала на кухне, потому что это боевая рана. Мне было не так дерьмово, когда я, катаясь с Назаром с горки, чтобы оттолкнуть сына в моменте, когда за нами покатился какой-то дебил двухметровый саданулся об лёд и вывихнул плечо. Это было тоже нормально, но ненормально, когда у мужика писькины проблемы.

Приехав домой, я понял, что Устинья не просто меня ждала, она безумно соскучилась, повисла у меня на шее, стала обцеловывать, обнюхивать.

— Ты больше так надолго не уезжай, пожалуйста, а если уезжаешь, то давай договоримся, что вот мой потолок это семь дней. Семь дней я готова ждать тебя с командировки, но на большее давай улетать вместе, пожалуйста, я тебя прошу. Я очень сильно переживала.

Она гладила меня по лицу, и я понимал, что она и скучала, и волновалась, но сказать ей ничего не мог.

— Извини, извини, моё солнце, я не очень понимал, что доставляю тебе столько хлопот.

— Глупости, — она даже не дала мне раздеться. Висела на мне и не хотела отпускать ни на мгновение.

Это её своеобразная прелюдия.

И вот так интересно выходило, что когда нужен был мне секс, она со своими банками развлекалась, когда нужен был ей секс, ей было абсолютно наплевать из душа, я не из душа. Помытый, побритый…

Но сейчас я не мог.

Да, понимал, что времени с операции прошло достаточно, и у меня там даже никакой ранки не осталось, ничего, но все равно при эрекции безумно тянуло вниз. Так что ничего уже не хотелось.

Я не знал, как это объяснить, Устинье, и поэтому, когда она все-таки дотащила меня до спальни, я только вздохнул.

— Родная, я так заморочился. Давай, не сегодня.

Она надула губки.

Я же говорил, что она получает всегда все, даже ценой моего самообладания, и отказывать ей в чем-то я не привык. Для меня отказ Устинье расценивался как выстрел самому себе в ногу. Во- первых, я опять-таки чувствовал себя не мужиком, ну, в смысле, я не могу достать ей звезду с неба, ну, в смысле, я не могу притащить ей какой-то аленький цветочек?