Книга Мороз.К.О. - мэр Елкино, страница 10 – Лина Коваль

— Преступление? — сквозь зубы переспрашиваю.

— Она заявление написала. Мы выехали, но даже допрос не проведешь. Воспитатель ничего не видела, а у них там группа логопедическая. Дети рассказать внятно ничего не смогли. Мы с Горбатым их показания весь вечер расшифровывали.

— Завтра в десять утра со сводкой, не опаздывайте! — предупреждаю и уже убираю телефон, но слышу: — Гондон московский!

— Что? — усмехаюсь чуть агрессивно.

В трубке жуткий треск и нервное дыхание.

— Э… Э… Батон, говорю, «Московский». Жена попросила купить на бутерброды со шпротами, а я забыл, дурья башка. Константин Олегович, с наступающим!

Убрав телефон, достаю из шкафа тарелки и раскладываю завтрак. Следом наливаю черный чай. Осматриваю темную гостиную чуть поплывшим от жара взглядом.

С лестницы доносятся шаги. Легкие и короткие, больше похожие на топоток.

Ника появляется в дверном проеме. Худая, маленькая.

Мы с ней примерно как конь и белка. Вернее, старый конь и молодая, активная белка. Сколько ей? Лет двадцать, наверное?..

Чувство вины дребезжит где-то на подкорке, но я запихиваю в себя кусок яичницы и проталкиваю его, не жуя, подальше.

— Я… вот, — опускает она глаза, показывая на футболку, которая ей до середины бедра. — Позаимствовала у вас. В шкафу.

— Переживу, — киваю, указывая на место напротив. — Садись, ешь и уезжай.

— А вы гостеприимный!.. — смущенно смеется она и озирается по сторонам.

Замирает как вкопанная и пятится назад.

— Боже. А-а-а… Мамочки…

— Что? — наблюдаю за ней внимательно.

Когда девчонка передвигает ноги, футболка задирается.

— Это кто? — чуть истерично спрашивает.

— Альберт.

— Альберт? — Ника возмущенно машет руками и тут же их прячет за спину. — Сова Альберт. В доме? Вы серьезно, блин?

Мохнатая серая птица на шесте в углу комнаты непонимающе поворачивает голову на девяносто градусов. Я качаю головой, чтоб не барагозила мне тут при чужих.

— Это совенок. Маленький, — спокойно объясняю медсестре Нике Солнцевой.

— Вы… псих? Скажите мне.

Дышу, раздувая ноздри, и молчу. На госслужбе это одно из главных качеств. Даже основополагающих.

Псих.

Гондон московский.

Ну и предновогоднее утречко.

— Ешь уже, — коротко приказываю.

Она, с опаской поглядывая на мертвецки спокойного, воспитанного, в отличие от некоторых, Альберта, садится и тянется к вилке.

— Яичница, — капризно произносит и начинает соскребать с застывшего белка приправу «Итальянские травы», с которой я обычно готовлю яйца по утрам. — Обязательно вот с этим было делать? — тут же дуется.

Я в ахере от ее наглости, но вроде как не мое это дело.

— Компота сегодня нет, — сообщаю с каким-то садистским удовольствием, не переставая орудовать ножом и вилкой в своей тарелке.

Молчит.

Тоже ноздри раздувает. Бюджетница ведь!

Еле сдерживаю смех, который одновременно еще и грех, потому что как вспомню, так вздрогну. Директриса дома престарелых атаковала своими вопросами. Меня минут пятнадцать всего не было…

— Что ты делаешь? — спрашиваю, глядя в ее тарелку.

— Я желтки не ем.

Она аккуратно отделяет все лишнее и маленькими кусочками ест вычищенный от приправы белок.

Что-то в ее образе меня привлекает. Или это последствия повышенной температуры?

Украдкой разглядываю широкий лоб, шелковистые волосы и угловатые, острые на ощупь плечи. Под белой тканью своей футболки на округлой груди замечаю… блядь… нет!