Книга Отец на час. Работает спецназ, страница 97 – Лина Коваль

Оборачиваюсь и смачно затягиваюсь воздухом, а потом и сигаретой.

- Пахнет дождем. Сам не чувствуешь?

- Нет, - на полном серьёзе принюхивается Леон снова и снова.

Парни переглядываются изумленно, а я качаю головой и отправляюсь дальше в путь.

- Погоду я с утра посмотрел.... по интернету.

Смеются хором и топают теперь бодрее.

- Совсем шуток не понимаете. Молодежь, ё-моё…

До машины добираемся сложно и долго. Все потому, что Льву реально тяжело идти. Он делает это стоически, превозмогая боль, но никак не показывая. Наверное, именно в этот момент я начинаю по-настоящему уважать пацана, окончательно убедившись, что он нормальный.

После небольшого дождя в воздухе стоит насыщенный аромат свежести, над нами раскинулись густые кроны деревьев, а сквозь листву пробиваются лучи августовского солнца. Если бы не ситуация, даже кайфанул бы от такой прогулки по лесу.

Жаль, что все неладно.

Поврежденная нога ближе к середине пути опухает, а из раны сочится не то кровь, не то серозная жидкость.

Приходится остановиться, чтобы обновить повязку.

Побединский начинает осознавать серьёзность случившегося и как-то враз стихает. Больше не ноет и не ругает сына, а даже снимает с себя майку, чтобы было на что сменить грязную скатерть.

Последние метров восемьсот не выдерживаю - подхватываю Льва на руки и несу к машине. Он стискивает зубы, шумно дышит, но не возражает. Замечаю, что трясется, видимо, у него начинает жар.

Оказавшись на заднем сиденье моего автомобиля, даже вежливо благодарит.

Как только появляется мобильная связь, сразу звоню Федерике, но телефон у нее выключен. Серега признается, что дамочка с самого утра укатила на работу.

Стискиваю зубы и обещаю надавать ей по заднице. Обязательно по голой. Чтоб и ей побольнее, и мне поприятнее.

Говорил же: слушайся Азиата.

Бабы, твою мать.

Дальше затягивает круговорот, поэтому обо всем забываю. Мы добираемся до лагеря, передаем сбежавших бойскаутов руководству, потом везем Льва в больницу. И здесь роль Побединского оказывается просто неоценимой, потому что он - отец.

Он отец, а я никто.

Так, мимокрокодил… пока.

На рану накладывают семь швов, врач выписывает рецепты на препараты и дает поручение медсестре поставить все необходимое. Хочется настоять, чтобы парень остался в больнице хотя бы на ночь, но он категорически отказывается.

Когда подъезжаем к дому, солнце уже клонится к закату. Машины Федерики на парковке нет.

Хмурюсь.

- Пойдем, сынок, - Побединский небрежно мне кивает, выходит из машины и открывает заднюю дверь.

Его автомобиль припаркован у забора.

- Ну, - поторапливает сына. - Поедем уже…

Я постукиваю по рулю, оборачиваюсь и внимательно разглядываю Льва, снова крепко сцепившего челюсти, как в больнице.

Он смотрит прямо перед собой.

А глаза постепенно увлажняются.…

Это кажется странным, потому что испытаний у парня сегодня была целая масса, но он ни разу не сдался и слез не показал.

Вспоминаю себя в шестнадцать-семнадцать. Дури было о-го-го и самоуверенности… если честно, хоть отбавляй. Молодость. Казалось, мне море по колено, а вот менять решения было стремно.

Люди вообще часто остаются где-то, потому что им страшно признать свою ошибку. Будто от этого она станет меньше или вовсе исчезнет.

- Он дома останется, - решаю за Льва, чтобы долго тут не рассиживаться. - Уезжай один.