Книга Скромная жертва, страница 54 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Остановившись у кресла-качалки с одеяльцем, на котором водили хоровод вышитые зайцы в синих камзолах, Малько равнодушно сказала:

– Тонет.

– Простите, кто тонет? – Крячко поражало, что стоящая напротив него убийца создала этот уют.

– Тонет – знаменитая мастерская венских стульев. Девятнадцатый век. Ренуар изобразил такое на одной из своих картин. Тулуз-Лотрек вообще использовал мебель Тонета на заднем плане работ. Даже у Пикассо в студии стояла мебель Тонета.

– К чему это? – хмыкнул один из конвоиров.

– К тому, что в мире все старо как мир, – пожала плечами Ольга. – И ты получаешь по морде каждый раз, когда пытаешься добавить к старым декорациям нечто новое.

Она резко нагнулась, отчего конвоир дернулся, и выдвинула ящик из-под сиденья уютного дивана. Там стояла большая коробка из-под обуви (должно быть, высоких женских сапог) с искусными рисунками тушью. По картону парили в брачном танце сотни белых журавлей.

Из материалов дела Крячко знал, что в детстве Ольга ходила в художественную школу.

– Знаете, – руки Малько скользили по тонко вышитым детским пеленкам и распашонкам, гладили шелковые ленты ажурного чепчика, его молочного с персиковой каймой кружева, – сопернице можно и нужно простить, что увела мужчину. Он не скотина, даже если последний скот, в конце концов… Но когда разлучница отнимает мечту… И в итоге не твои руки обнимают, пеленают, катят коляску, когда ты попиваешь кофе из симпатичного стаканчика и любуешься осенним парком, – она посмотрела на свои ладони с сожалением мастера, готового выбросить сломанный инструмент. – Когда другая целует взмокший лобик, встречая у окна после бессонной из-за колик ночи рассвет… – Ее взгляд затуманился материнской нежностью, которую мгновенно прогнала страстная решимость Медеи, – остается только уничтожить эту мечту. Растоптать ее. Сделать пустыми коляску, парковую аллею, кроватку с бортиками в виде Страны чудес, окрашенные нежно-розовым рассветом комнаты.

– Почему вы убивали только женщин, – тихо сказал Крячко, – а давать яд младенцам заставляли других? Мы успели остановить свою сотрудницу во второй квартире, но ваш муж отравил собственного сына…

– Я думала, он решит больше не изменять мне, – прошептала Малько, – ведь бог наказал его за супружескую измену, заставив убить сыновей.

Она аккуратно убрала коробку с детскими вещами на место и передвинула страницу на настенном календаре. Шедевром импрессионизма, который авторы выбрали для по-летнему теплого в Москве сентября, оказался написанный Огюстом Ренуаром пейзаж.

– Как-то много искусства в этой истории, – вновь пробормотал Крячко.

Но девушка, смотревшая с фото, напоминала ему кого-то еще. Кого же? Интуиция подсказывала: нужно искать не портретное сходство, а неуловимое совпадение мимики, впечатления… Отчего же так крутится этот снимок и прилагательное «портретный» засело в голове?

Его мысли прервал громкий шепот Лели Береговой, придирчиво рассматривавшей пухлый каталог свадебных платьев для погибших незамужними «Вечная невеста»:

– Смотри-ка! И в пир, и в мир, и в разные люди… Как говорят в нашей анатомичке, в добрый последний путь!

– Еще пять минут, – взмолился полковник, – и я тоже умру!.. Но перед этим, – он строго посмотрел на Лелю, – все же напомню об одном из основных условий нашей совместной работы. Никаких подобных шуток!