Онлайн книга «Скромная жертва»
|
– Что вы имеете в виду? – уточнил Гуров. – Информацию. Она будто знала, о чем поговорить с любым человеком, чтобы выведать то, что впоследствии сможет применить. Вот и здесь. Она просто каждый день молчаливо шла домой с этими девочками. Могла остаться на чай, скупо поддерживая разговор с самой одинокой. И вот у нее уже знание о том, что они все не любят в себе, – внешность. Рита вообще будто давно, пару-тройку жизней назад, стала взрослой. И стремилась только к тому, чего в этом состоянии абсолютного знания и принятия себя хотела. Раздражали ее те, кому было нечего желать, потому что у них без того все было. Гуров внимательно посмотрел на него: – Как вы? – Как я. Да почти все парни в нашем училище! И студенты университета, шумно идущие гурьбой в свою белокаменную библиотеку напротив. Весь этот полный мальчиков из хороших семей физфак!.. – Он тяжело вздохнул. – Нет, я, конечно, ухаживал!.. Цветы, билеты на спектакли, журнал «Новый мир», пара очень закрытых кинопоказов, выставок… Даже сумел уговорить Риту пожениться. Без единого поцелуя и нежных слов. Зная, что она соглашается не жить долго и счастливо, а терпеть меня, сколько сможет, ради благ моей семьи, – Кирилл Карлович нервно переплел пальцы на животе, будто готовясь к новой и гибельной волне воспоминаний. – А потом на наш курс восстановился этот Серенький Козлик… – Простите? – Юдин задержал руку над сенсорным экраном телефона, уже начав было поиск в ведомственных базах данных. – Серенький Козлик, – Горынин сморщился. – Я уже не помню, как его звали. Или зовут. Такой нервный, неприметный парень. Знаете, в училище же далеко не все грезят оставить свой след в искусстве в классическом понимании. Многие хотят сделать карьеру в дизайне, науке, предпринимательстве, в конце концов! У самого богатого из наших сокурсников своя мастерская по резке мрамора в Италии. А начинал с реставрации сталинской лепнины… В Союзе этого – качественного, кстати – добра много было. А этот… Серенький Козлик уже тогда мнил себя Сандро Боттичелли! – В голосе Горынина слышались гнев и раздражение. – Преподаватели его, конечно, осаживали. Но признавали в нем… гения. В какой-то момент на его портретах люди будто бы ожили. В них появилась неприкаянность и нетерпение того времени. Словно он мог видеть распад мира, в котором мы росли и который сами же рушили, в людских сердцах. Он замолчал и заговорил сухо: – Может быть, впервые этому так старательно забытому человеку должное отдаю. Видите ли, Рита влюбилась в его талант, робость, преданность искусству. – Он тоже, – Гуров почти не сомневался в ответе, – был сиротой? – Да. Рита впервые казалась себе ресурсной на чужом фоне. У нее хотя бы была бабушка в деревне. А тут – только мечты. Картины. И полное безразличие к ней. В общем, – он смиренно отхлебнул чай, – я со своими подарками и рядом не стоял. – А потом? – А потом мой соперник погиб. – Где вы были в то время? – В лето предпоследнего курса? Бабушка нашла мне место в Мемориальном музее-квартире Римского-Корсакова в Ленинграде. От стажировки зависело, возьмут ли меня туда через год, после окончания училища. Я звал Риту с собой как жену, невесту или подругу, когда мое трудоустройство подтвердилось. Но она отказалась. Не приняла смерть возлюбленного. Все твердила, что он не мог. Что хочет открыть камерный музей картин своего возлюбленного. Какой музей? Что там осталось от его нераспроданных картин? К нему внезапно пришел успех, и он все продал. Да и какой смысл, – Горынин пожал плечами, – воздвигать памятник человеку, который тебя толком и не замечал? Хотя я сам теперь так живу… |