Книга Скромная жертва, страница 75 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Штолин слегка приподнял свою ковбойскую шляпу:

– Знать бы еще, кто это.

– Скоро выясним, – сказал Гуров, глядя на экран стоявшего на столе ноутбука. В одном из квадратов открылась маленькая калитка, и в сад вошел усталый и помятый Юдин, к которому сразу бросились с вазой сушек и бокалом чая.

Бокал сразу оказался у Крячко, чья группа успела к ужину после мытарств по самой скорбной улице Саратова. Сушки отвоевал Банин.

– Пойдемте, юноша! – глядя на гостей, сказал Штолин. – Им нужны наши дары!

И они понесли запасы к накрытому под руководством Ольги столу.

* * *

Позже, когда ужин, как прирученный зверь, с урчанием покоился в их желудках, а молодые коллеги сидели рядком на веранде Штолиных, болтая, как старые друзья, Гуров, Крячко и Юдин направлялись в город. В одном из центральных участков полиции их ждал глубоко разгневанный, поскольку уже безрезультатно задействовал административный ресурс для своего освобождения и скорейшего отъезда из Саратова, титулованный искусствовед Кирилл Карлович Горынин.

– Вы не имеете права, слышите?! – заорал Кирилл Карлович на Гурова, едва тот вошел в сопровождении Юдина, доверив осмотр вещей из номера Горынина верному другу Крячко.

– Кирилл Карлович, я тоже умею кричать, – Гуров легко перекрыл лекторский голос. – В казармах и не такому учат.

Горынин выпучил глаза и нахохлился. Юдин с интересом рассмотрел его профессорскую кофту крупной вязки с большими карманами, куда периодически нервно опускались руки искусствоведа. Одна из них регулярно выныривала с тончайшим мятым платком, которым Кирилл Карлович протирал вспотевший лоб или лысину, обрамленную тонкими, как шапочка мухомора, волосками под цвет кофты. Слегка вьющимися и каштаново-пыльными.

– Ну вот что я вам? Ну зачем я вам?! – с требовательной мольбой вдруг промямлил тот. – Хочется человеку уехать из этого медвежьего угла в цивилизацию. Собирает чемодан на ночь глядя. Чего этой дуре на ресепшене было вам звонить? Я ей, между прочим, так и сказал: «Москвичи в этой вашей мутной Волге не во-дят-ся! Не тот калибр! В смысле, размах плавника!»

– Понимаю. Я тоже, как-никак, из Москвы.

– Вызвали меня сюда, чтобы приватно послушать лекцию по русскому авангарду? – съязвил Горынин. – И молодого коллегу на ниву культурного просвещения привели?

– Я пришел, – Гуров посмотрел на него в упор, и глаза Горынина забегали, – чтобы поговорить с человеком, который, по словам нашего свидетеля, был последним, кто говорил с Маргаритой Ивановной Сваловой.

Горынин понуро опустил голову. Гуров продолжил:

– В каких отношениях вы состояли с погибшей?

– В сугубо академических, а что? – Горынин скрестил руки на груди и отвернулся к стене, но внезапно подпрыгнул на стуле и уставился на Гурова: – Что-о-о?

– Маргарита Свалова была убита сегодня утром, – хладнокровно объяснил тот, протянув ошеломленному собеседнику фотографии с места преступления.

Горынин зажмурил глаза, когда увидел Свалову с перерезанным горлом.

«Не похоже на поведение хладнокровного убийцы, – подумал Гуров. – А что насчет раскаявшегося преступника? Посмотрим, успела ли его совесть остыть».

– Что вы делали в доме убитой, – Гуров намеренно подчеркнул это слово, – утром?

– Я приходил к Рите поговорить, – выдавил из себя Горынин.

– Она сказала сыну, что у нее назначена важная встреча. То есть вы пришли по договоренности, так?