Онлайн книга «Скромная жертва»
|
– Ритуальное убийство? – Отработали эту версию по полной программе. Ни помешанных на охоте на ведьм в округе. Ни сатанинских банд. Ни похожих деталей почерка в других ритуальных преступлениях. Да тут ребенок еще… – он опрокинул рюмку. – И, главное, во всем этом такая театральность, постановочность. Словно лес, голубое озеро, дачи для субъекта – декорации и он создает свой кусочек пазла мироздания из них. Гурова вдруг осенило. Он показал фото одной и той же поваленной березы в разное время года: – Преступления разные, а лес – один? – В том и дело, – Штолин наполнил опустевшие рюмки. – Даже лето одно. – За какой из папок охотилась Свалова? – За третьей. Гуров бегло просмотрел содержимое: – На первый взгляд суицид. Прыжок с моста впечатлительного творческого юноши. Предсмертная записка: «В моей жизни нет места счастью. По моим картинам не струится вдохновение». Пафосно, но таковы все записки самоубийц, которые я читал. – Да, стиль узнаваемый. – Следов борьбы нет. – Раннее утро. Вокруг ни души. – Такие дела обычно не западают в душу. Что вас насторожило? – Скорее заворожило. Иннокентий Золкин был студентом художественного училища. Учителя твердили: мальчик из другой эпохи, грезил создать совершенный образец искусства, быть полноправным правителем нарисованных своей фантазией миров. Потом он явно трагически влюбился. Но это чувство будто зажгло в нем божественную искру. Он стал рисовать по-другому. Научился запечатлевать людей во всей полноте. С пороками, изувеченной временем невинностью, жаждой деятельности, тягостной пустотой. – Может, не выдержал это все? – Может. Если бы не то, что тут, как сказал мне на прошлогодних курсах повышения квалификации сосед по номеру в гостинице, а по совместительству давний добрый приятель, Петя Орлов, «наши Ребекки сходятся». Потому что в вашем отделе расследовалось похожее дело. И вели его вы. – Дело Кошки? На самом деле Гурову не был нужен ответ. Дело Славы Когтевой пришло ему на ум сразу. А Орлов все же артист! Эксцентричная молодая женщина была коллегой его жены по сцене. Никто не знал ее настоящего имени. Псевдоним «Слава Когтева» вскоре тоже был забыт из-за прозвища, мгновенно подхваченного восторженной театральной Москвой. Актрису прозвали Кошкой за звездную роль Магги Поллитт в спектакле «Кошка на раскаленной крыше». Режиссер сделал ставку на сходство жгучей, фигуристой, зеленоглазой брюнетки Когтевой с темпераментной Элизабет Тэйлор – и не проиграл. Эффектная актриса привлекла в театр богатую публику, в том числе соривших деньгами мажоров и топ-менеджеров госкорпораций, падких до старлеток-актрис. Ее гримерка утопала в цветах, соцсети – в лайках. Рекламные контракты сыпались как из рога изобилия. Она рекламировала все, от диетического клюквенного зефира до шикарных сибирских мехов, конфет с начинкой из какао-крема и вишни в алкоголе. Поклонники осыпали ее творениями швейцарских ювелиров, бельгийских шоколатье, итальянских виноделов и французских кутюрье. Ее агент купил дом у океана, а мать присматривала виллу на озере Комо. Номинированная за последнюю роль в международном проекте на кинопремию BAFTA, Когтева готовилась к гастролям по Европе, успех которых, по мнению критиков, предвещал быть оглушительным. И никто в театре не верил, что за неделю до них цепкая, отчаянная девица вроде Славы Когтевой могла броситься с крыши дома в подмосковном поместье режиссера, куда, как и Мария Гурова, была приглашена в числе звезд первого и второго состава его будущей картины по мотивам рассказа Ивана Бунина «Зойка и Валерия», где ей должна была достаться роль соблазнительной, роковой Валерии. |