Книга Чао, Иринчик, чао!, страница 23 – Ирина Коджо

И все же я иногда смущалась под внимательным, изучающим взглядом серба, хотя сама тоже с интересом рассматривала своего большого друга. Заросшее темной щетиной лицо делало его похожим на какого-то дикаря, далекого от цивилизации. А густые, волнистые волосы под мышками и внизу живота наводили на мысль о том, что лезвием и бритвой он пользуется крайне редко и только на лице.

– У тебя здесь можно косички заплетать, – пошутила я, игриво наматывая его темные волоски на указательный палец.

– Да, у меня длина коса, а у тебя фризура, – согласился Дюро.

– Что это? – не поняла я незнакомые слова.

Тогда он с помощью знаков и жестов, объяснил, что «коса» с сербского переводится как «волосы», а «фризура» – «стрижка» или «прическа».

– Да какая там прическа! Просто все аккуратно, а вот у тебя заросли. Ты как дикобраз, – весело заметила я.

– Ирина, глава – жутя, а тамо беленька коса, – продолжал посмеиваться серб.

– «Беленька» по-русски «белая». Хотя не все там беленькое, есть и темненькое. И даже больше, чем на твоей голове, – возразила я.

– А «жутя» – это, наверное, оттенок желтого? Вообще-то в парикмахерской я выбирала золотисто-каштановый цвет, а прядки мне покрасили в светло-русый, – проговорила я, совершенно не беспокоясь, понимает ли меня серб, а про себя подумала: «И почему так происходит? Волосы на голове Дюро заметно поседели, а на теле остались черного цвета. А у меня после тридцати везде стали появляться седые, поэтому и начала красить волосы в более светлые тона».

Проголодавшись, мы отправились на обед в ближайшее кафе «Илиада», где раньше уже ели вкусную рыбную чорбу. На этот раз посетителей собралось много и нас проводили к среднему столику, расположенному недалеко от входа. Эта части зала по оформлению напоминала хижину туземцев: крыша, покрытая неким подобием соломы, стены из редких бревен, соединенные чем-то вроде рыбацкой сети, местами виднелись огромные щели, так что нельзя было с уверенностью сказать, находились мы в помещении или на улице. Кое-где стояли и висели странным образом сочетающиеся между собой предметы, оставлявшие место для фантазии по поводу того, как и для чего они попали в этот шалаш, принадлежавший то ли дикарям, то ли потерпевшим крушение морякам.

За столиком справа от нас обедали две пожилые женщины. Говорили они на сербском языке, и, как только мы сделали заказ, Дюро вступил в беседу со своими соотечественницами. К этому времени я уже успела заметить, что мой новый друг довольно общительный человек и при каждой возможности начинает или поддерживает разговор на любую тему, обсуждая погоду, природу, политику, религию, говоря о себе, обо мне или о собеседнике. «А в этом мы похожи, – подумалось мне. – Ведь я тоже легко знакомлюсь и общаюсь с новыми людьми, узнаю их истории, рассказываю о себе. Только я это делаю мягче и не так бурно, как Дюро».

Прислушиваясь к беседе, я улавливала лишь общий смысл. Но все же мне удалось понять, что эти женщины отдыхают уже довольно давно, а приехали они на автобусе из Боснии и Герцеговины.

– Она Рускинья. Од Москвы^[37], – представил меня Дюро.

– Лепа, лепа^[38], – закивали сербки, одобрительно улыбаясь. – Можда, она иди са тобом и будешь оженьен.^[39]

– Можда, можда^[40], – весело смеясь и поглядывая на меня, согласился Дюро. А мне показалось, что ему понравились эти комплименты и предположения.