Книга Чао, Иринчик, чао!, страница 21 – Ирина Коджо

И вновь он показался мне вихрем, который захватывает и уносит, сметает все на своем пути, охватывает силой и страстью так, что ты почти не осознаешь, что происходит, не понимаешь, как этому можно сопротивляться, а просто отдаешься целиком и полностью, сливаешься, растворяешься, забывая, где ты, где он и где эта граница между вами.

Услышав шум в коридоре, я догадалось, что это горничная грохочет своей тележкой и скоро постучит в мою дверь. А значит, пора вставать, тихо выпроводить через общую террасу моего друга и спуститься вниз на свою гимнастику. Я объяснила Дюро, что нужно уходить, и мы договорились встретиться на пляже под маленькими пальмами. Серб благополучно покинул мой номер тем же способом, что и пришел. А я, быстро одевшись, отправилась на Тай Чи и завтрак.

Вернувшись, я застала в номере горничную. Это была все та же полная женщина с квадратным мощным подбородком и пучком волос на голове, похожим на веник.

– Вы одна? Это зачем? – недовольным голосом спросила она и уверенно показала на сдвинутые кровати.

– Да, я отдыхаю одна, – спокойно ответила я и добавила:

– Мне нравится спать на двух кроватях. Так удобней и просторней.

Однако меня удивили эти расспросы, а в голове нарисовалась картина, как некое недремлющее око хозяйки с пылесосом и шваброй пристально наблюдает за мной, сразу замечая все нарушения установленных правил. «Может быть, она видела серба и догадалась, что он уходил от меня, – предположила я. – Вот ведь еще восьми утра нет, а она гремит тележкой, начинает уборку, а ведь многие еще спят в это время. Странные здесь порядки».

Впрочем, это небольшое недоразумение никак не отразилось на моем настроении. Я неторопливо завязала пояс ярко-синей пляжной юбки, привезённой из Таиланда. Плавными скользящими движениями провела по мягкому, едва заметному животику. Кажется, я стала стройнее. Наверное, это от плавания. Или не только? Как странно, но я все еще чувствую прикосновения и поцелуи моего серба. Он ушел, а они остались на моей коже, в моей памяти. По телу побежали приятные волны.

«Все! Пойдем!» – сказала я себе, взяла солнцезащитные очки, сумку и отправилась на пляж к своему сербскому великану.

Отплыв на достаточно большое расстояние, я обратила внимание на движущуюся со стороны берега лодку с тремя рыбаками. Почти одновременно с этим я увидела Дюро, быстро рассекающего волны в моем направлении. Поравнявшись с рыбаками, он задорно подмигнул им и, указав на меня, громко закричал:

– Вон, вон, рибичка. Треба ухватити^[28].

Мужчины засмеялись и посмотрели на меня, но возможности «ухватити» Дюро им уже не оставил. Он сам ловко поймал меня со словами: «Рибичка, рибичка», а затем со смехом добавил: «Ириничка, где твоя пичка?» «О Боже! Опять его вульгарные шуточки! Но, возможно, он не догадывается, что я понимаю смысл некоторых сербских слов», – предположила я. Если бы он подобным образом шутил на русском, скорее всего, я бы возмутилась, но слова на чужом языке не резали слух, и я старалась не обращать на них внимание.

Меня удивляло, как в Дюро сочеталась определенная доля вульгарности в те моменты, когда он со смехом отпускал пошлые шуточки, с глубокой серьезностью, которая появлялась на его лице в то время, когда он говорил о религии. «И как это в нем совмещается?» – задавалась я вопросом. Что у него за внутренний договор с самим собой по поводу соблюдения религиозных правил, мне пока было непонятно. И этим он словно интриговал меня, вызывая желание разгадать эту загадку и лучше понять человека, внезапно ставшего таким близким. И мы говорили и говорили, почти обо всем.