Книга Соленый ветер Ле Баркарес, страница 52 – Мила Дуглас

– И… быть готовым к близкому сотрудничеству. Очень тесному. Без выходных. – Глаза его смеялись, приглашая продолжить партию.

Я тоже поднялась. Не отступила ни на шаг. Взяла пару тарелок – жест скорее автоматический, предлог собраться с мыслями. Мои движения были плавными, сознательно замедленными, полными скрытого смысла. Я смотрела на него, выдерживая его тяжелый, испытывающий взгляд. Моя собственная сила била ключом внутри.

– Тесное сотрудничество… – Уголки моих губ дрожали, сдерживая улыбку. – Звучит… очень энергозатратно.

Я задержала дыхание на долю секунды.

– Ты уверен, что твоя…хм, верфь готова к такому интенсивному… партнерству?

Я сделала акцент на слове «верфь», глядя ему прямо в глаза. Этьен сделал шаг вперед. Теперь он был близко. Очень близко. Я чувствовала запах моря, впитавшийся в его кожу, легкий аромат древесной стружки. Его голос, когда он заговорил, был почти шепотом, обволакивающим меня.

– Верфь… – Он слегка наклонился к моему уху, не касаясь, но тепло его дыхания я ощущала всем телом. – Готова к любым испытаниям. А моя личная мастерская…

Он подчеркнул слово, и я поняла, что говорит он не о дереве и инструментах.

– …Имеет все условия для глубокого погружения в детали проекта. И обсуждения стратегии… в любое время.

Его голос стал еще тише, интимнее.

Легкая, едва заметная улыбка тронула мои губы. Я с тихим стуком поставила тарелки обратно на стол.

– Переговоры… о деталях стратегии…

Я сделала шаг по направлению к мастерской Этьена, потом обернулась, бросив через плечо слова, полные скрытого смысла:

– …Действительно требуют проверки условий на месте.

Я не ждала ответа. Повернулась и пошла к его мастерской. Мой шаг был неспешным, уверенным, полным осознанной власти. Я знала – он уже следует за мной. Не сомневалась ни секунды.

Игривая улыбка Этьена сменилась на удовлетворенную, уверенную и знающую, что несет их игра.

*******************

В один из тех вечеров, когда усталость за день накатывала тяжелой волной, мы с Этьеном устроились перед телевизором. Не было сил ни на разговоры, ни на чтение – только тихое совместное тюленье времяпрепровождение. На экране замигали знакомые титры: «Всё из-за Пита Тонга». Эта старая драма была для меня не просто фильмом. Это был портал.

В Питер. В нашу тесную гостиную в доме на Захарьевской. Скрип старого паркета, запах чая с бергамотом и маминого печенья, гулкие шаги соседей по коммуналке. И мама. Мы втискивались на потертый диван, укрывались одним пледом, ее рука неизменно обнимала мою. Она не просто смеялась над абсурдом и саморазрушением Фрэнки Уайлда, диджея на пике славы. Она чувствовала его – этого человека, оглохшего в самом эпицентре звука. Я видела, как она затихала, следя за его отчаянием, за его мучительным, но невероятным путем обратно – к музыке, которую он больше не слышал, но все еще чувствовал.

А потом, когда финал уже отзвучал, а титры плыли под ту самую электронную мелодию, она отводила взгляд от экрана к окну. За ним – питерская ночь, дымчатая от сумерек и дождя. И ее голос, тихий, мечтательный:

– Вот бы у моря так жить, Анечка… – говорила она, глядя куда-то вдаль, за границы нашей реальности. – Не в такую красоту каменную, а к воде настоящей. И чтобы любовь там была…

Ее пальцы сжимали мою руку.

–…Как у него, Френки, в конце. Несмотря ни на что. Исцеляющая. Настоящая. Просто… быть. И слышать – не ушами, а вот так, внутри.