Книга Лед и пепел, страница 16 – Мила Дуглас

И мир взорвался белой, разрывающей болью. Грубая сила вломилась в нее, сокрушая все на своем пути, вдавливая в холод простыней тяжестью его тела. Тэсса вскрикнула, не в силах сдержаться, впилась пальцами в его плечи. Слезы хлынули беззвучно, заливая лицо.

– Тише, маленькая дикарка, – прохрипел он у ее уха, не останавливая ритмичных движений. – Всего лишь боль. Первая. Привыкнешь. Или сломаешься.

Его мысли, как вспышки во тьме: Тесно. Горячо. Прекрасна! Плачет… Жаль? Нет. Дочь врагов. Трофей. Но внутри… черт, обжигающе нежно. Ловушка…

Каждый толчок отзывался болью. Но… постепенно, сквозь боль, пробивалось что-то иное. Чужое, пугающее тепло. Волна, поднявшаяся из самого центра боли навстречу его движениям. Тэсса закусила губу до крови, пытаясь подавить стон, рвущийся наружу – не от боли потери, а от этого дикого, неконтролируемого ощущения. Она ненавидела! Боялась! Но ее тело… предает ее, откликаясь на вторжение темным, постыдным отзвуком. Она зажмурилась, пытаясь думать о лесе, брате, Роане… но в мыслях были только тяжесть его тела, запах его кожи – вино, сталь, мужчина – и невыносимый, растущий внутри огонь.

Она почувствовала, как его тело над ней внезапно окаменело, как волна чужой, властной силы захлестнула ее изнутри – горячая, окончательная. Его дыхание прерывалось. Он смотрел на ее залитое слезами лицо.

– Тебе… сильно больно? – Вопрос вырвался резко, почти грубо, но в нем дрожала странная напряженность.

Про себя же он ругался: Идиот! Конечно больно! Зачем спросил? Но… слезы… не злые. Потерянные. И крови… много.

Тэсса посмотрела в его глаза. В серых льдах мелькнуло что-то недоуменное, почти растерянное. Она кивнула, не в силах говорить, чувствуя, как новая волна слез подступает.

Александр словно встряхнулся. Усмешка криво тронула его губы, без радости:

– Конечно больно. Ты же мечтала потерять невинность с каким-нибудь влюбленным в тебя дуболомом из Вечнолесья? Под луной, в папоротниках?

Он резко выпрямился, вышел из нее, быстро встал с кровати, повернувшись спиной – лишь бы она не видела его лица.

Его мысли бушевали: Дуболом? Глупая ревность? Ее первый… мой. Только мой. Факт. Почему это важно? Не должно быть важно!

Тэсса лежала, чувствуя пустоту, липкость, жгучую боль. Стыд и опустошенность парализовали. Но его слова… о "дуболоме"… Звучали так нелепо в этой мрачной реальности.

Очень тихо, голосом, сорванным слезами, она прошептала:

– Нет… любимого… не было. Никогда не было.

Просто. Констатация факта. Без жалобы. Без упрека.

Александр замер. Не обернулся, но плечи напряглись до предела. Он стоял, глядя в темноту за окном, несколько долгих секунд. Потом резко наклонился, схватил с пола рубашку и брюки и, не одеваясь, вышел, хлопнув дверью. Ни слова. Ни угрозы. Ни приказа.

Тэсса осталась одна. Боль. Стыд. Страх. Все слилось в один удушающий клубок. Она медленно подтянула колени к груди, пытаясь стать меньше, спрятаться. Взгляд упал на простыню. Алое пятно, яркое, неоспоримое в свете камина, расплывалось там, где она лежала. Доказательство. Печать. Клеймо. Дочь врага, лишенная невинности врагом. Монстром.

Но монстр… спросил, не больно ли ей. Монстр… отпустил Роана. Эти шрамы… не давали покоя. Монстр… усмехнулся над несуществующим "дуболомом", и в усмешке было что-то… человеческое.