Книга Лед и пепел, страница 35 – Мила Дуглас

Приказы отдавались резко, как удары хлыста. Седлать коня! Готовить отряд! Облачился в плащ, амуницию. Каждый жест отточен, уверен. Король. Маска защелкнулась. Он – Александр Греймарк, непреклонная скала. Без роз. Внутри клокотал расплавленный свинец стыда и желания, у сердца предательски теплился сверток.

Перед отъездом, в седле вороного жеребца, он невольно бросил взгляд на башню. И замер.

Окно не было пустым.

Тэссия стояла там. Тонкая, как тростинка, затерянная в каменном проеме. Ветер трепал темные волосы. Смотрела вниз, прямо на него. Взгляд пронзал расстояние, находил его – растерянного зверя в клетке противоречий. Потом, медленно, преодолевая невидимую тяжесть, подняла маленькую ладонь. Не для прощания. Как печать. Как знак. Удерживала. Словно говорила сквозь камень и воздух: Вот. Здесь. Ты знаешь куда. Есть куда вернуться. Я буду здесь, мой Александр.

Удар под дых. Воздух перехватило. Сердце сжалось. Этот немой жест доверия… сбил спесь, ложную браваду. Отпрянул в седле. Куда вернуться? К тебе? К дочери убийцы? К своей пытке? Бешенство, замешанное на тоске, хлынуло в жилы. Резко дернул поводья.

– ВПЕРЕД! – рык, хриплый от невысказанного, прокатился по двору. Копыта били дробь, отряд рванул вперед, ворота с грохотом распахнулись.

Александр выпрямился в седле, вбирая холодный ветер, пытаясь сдуть жар страсти, запах ее кожи, смятение. Прочь. Прочь от ее глаз. Прочь от ладони на окне – немого знака и призыва. Прочь от запаха лаванды и весны, въевшегося в сердце. Ехал в Неревию спасаться. Убить нежность. Сжечь портрет и память о ее наготе, о жесте возвращения.

Он был фатально, ослепительно не прав. Не знал, что ладонь въелась в душу глубже клейма. Что рисунок у сердца не сгорит, а будет развернут в глухие ночи, угольные линии став картой безумия. Не знал, что время и расстояние не убьют чувство – раздают его в пожар, спалив баррикады дотла, оставив пепел гордыни и обжигающую чистоту невозможного выбора. Осознание придет позже. Гораздо позже. Когда повернуть коня будет нельзя – к башне, к окну, к ладони, манящей домой.

**************

Он уехал. Странная смесь грусти, пустоты… и тревоги. Куда? Надолго?

Только теперь, в холодном полумраке своей комнаты, Тэссия осознала глубину произошедшего в кабинете. Ее тело помнило все: властную силу его рук, невыносимую нежность лепестков розы, каждый его взгляд, их стоны, звучащие в унисон. Тело горело, будто Александр оставил на ней невидимые отметины – не синяки, не царапины, а что-то глубже. Следы, которые не сотрешь. Прохладу там, где касалась роза. Жар там, где был его взгляд. Ощущение шелкового узла на запястьях, хотя их давно сняли.

Она сделала шаг к двери. Ноги, помнящие и вес его тела, и невесомость его прикосновений, подкосились. Одиночество комнаты сжало горло тисками. Надо найти Линару. Услышать живой голос, чтобы заглушить эхо его слов: "Ты будешь ждать…" и шелест лепестков по коже. В коридоре каменный холод бил в лицо. Ладонь инстинктивно прижалась к груди – туда, где лепестки розы оставили невидимый, жгучий след. Там же гнездился страх: а что, если роза была лишь минутной слабостью тирана? Что если истина – в его приказе ждать, в угрозе, повисшей в его кабинете?

Тэссия медленно двинулась по коридору, прижимая ладонь к тому месту на груди, где еще жгло от призрачного прикосновения лепестков. Сердце колотилось не просто громко – оно билось вразнобой, как пойманная птица, мечущаяся между клеткой и небом. В голове кружилось от контраста: ледяная нежность розы и стальная хватка его власти. Он уехал. Сбежал? От нее? От того, что мелькнуло между ними в момент близости?