Книга Пейзаж в изумрудных тонах, страница 43 – Майя Яворская

Ехать пришлось в Серебряный Бор, место по всем меркам просто шикарное – большой частный сектор на берегу реки недалеко от центра города. Круче этого оазиса внутри МКАД считался лишь поселок художников Сокол. Да и то спорно, там реки не было. Кирилл, когда узнал адрес, даже удивился: «Неужели преподаватели, пусть даже и очень престижных вузов, стали зарабатывать настолько хорошо, что могут позволить себе жить в таком месте?» Конечно, Евгений Витальевич Златкис был не совсем простым преподавателем. В свое время он состоял на дипломатической службе, долго жил в разных странах. Но все осталось в глубоком прошлом, а чтобы обзавестись такой недвижимостью, требовался очень серьезный и постоянный доход.

Когда же брат с сестрой прибыли на место, Кирилл удивился еще больше, а у Киры просто открылся рот. Ей даже показалось, что она спит или бредит. Только недавно девушка рассматривала изображения Виллы Джика, и вот – то самое здание перед ней вживую. Но, присмотревшись, Самойлова поняла, что сходство есть, тем не менее это не точная копия. За основу, конечно, взяли дом Луи Мажореля в Нанси, но над первоначальной версией сильно поработали. И что интересно – новая не уступала оригиналу. Пожалуй, Кире она нравилась даже больше. Тот, кто проектировал это здание, действительно был талантлив. Он не просто повторил чужой проект, он тщательно его доработал.

Обычно современные подражатели глубоко не вникали и не пропитывались самой идеей модерна, ее концепцией и философией. Все принципы отказа от заимствования предыдущих стилей, создание чего-то принципиально нового были для них абсолютно чужды. А тупое слизывание, как правило, давало жалкие результаты. Сразу бросалось в глаза, что исполнялся просто заказ клиента, а не разрабатывалось что-то уникальное. «Жалкая попытка», – так всегда Кира оценивала эти посягательства на стиль. А брат, если оказывался свидетелем ее возмущения, ехидно поддакивал: «Водку ключница делала?^[6]»

Здесь же все было иначе: дом, несмотря на соблюдение всех принципов и канонов, приобрел какую-то легкость и изящество; пропала готичность с ее давящей мрачностью. Возможно, все дело было в многочисленных трубах, вернее, в их отсутствии. Газификация страны победила печное отопление в борьбе за эстетизм. Так или иначе, автору удалось то, что не удалось Соважу, – добиться изысканности и хрупкости.

Благодаря этому вилла выделялась на фоне соседних строений. Их хозяева считали, что количество квадратных метров является основным показателем финансового достатка и социального статуса, остальное от лукавого. Над стилистическими решениями нанятые по такому случаю архитекторы не заморачивались, поскольку такая задача перед ними не ставилась. А зачем напрягаться и делать то, что никогда не будет оценено и оплачено? Достаточно слепить кубик, внутри которого раскидать по площади все необходимые помещения, – и дело сделано, все довольны. Оттого соседние дома больше походили на здания вокзалов или райсоветов в глухой провинции, чем на уютные жилища зажиточных горожан. Правда, кое-где над зданиями, напоминающими общежитие чулочной фабрики, возвышались нелепые башенки, но принципиально они ничего не меняли. Капром – капиталистический романтизм, как емко их именовала Самойлова. У виллы Златкиса все было не так, вплоть до ограды с воротами. Не глухие трехметровые кирпичные заборы, как у соседей справа и слева, которые рождали ассоциации с «Крестами», а тонкие кованые пики, соединенные между собой причудливо изогнутыми стеблями лилий.