Книга Дилемма Золушки, страница 29 – Елена Логунова

– Светоч мысли не гаси! – сказала я ему с отчетливой угрозой. – Если не вспомню – не усну, значит, и тебе спать не дам.

– Ладно. – Колян осознал риски и поерзал на спине, устраиваясь поудобнее. Он подошел к делу основательно. – То есть конструктивно это двустишие, в первой строке которого содержится распоряжение, а во второй – его обоснование?

– Прекрасно сформулировано! – льстиво восхитилась я. – Может, ты скажешь мне, что это? – Отбивая такт ребром ладони в воздухе, я ритмично замычала: – Му-му, му-му, му-му, си – му-му, му-му, му-му, си!

– Си, синьора, – поддакнул муж. – То есть нет: не угадываю.

– Сено в поле не коси? – забормотала я, пытаясь самостоятельно решить головоломку. – Свечи в доме не гаси? Коврик пыльный не тряси?

– Водку с пивом не соси. – Муж расширил список полезных советов.

– Чуши больше не неси! – обиженно ответила я. – Куда? Не спать!

Он все-таки засопел, а я еще битый час ворочалась без сна. И уже когда задремывала, обессилев, он наконец вспыл из подсознания – школярский стишок для запоминания ударения: «Шторы нам не привози. Мы повесим жалюзи».

Вот с чего бы? И за что это мне?

Нет, даже не буду начинать думать…

– Это очень смешно, – прокряхтела тетушка, вытирая слезы. – «Сено в поле не коси», надо же такое придумать. Где ты, а где сено! Ты вообще поле когда-нибудь видела?

– Я регулярно вижу его из окна, правда, это поле с шашлычниками и собачниками, а не с косарями. Но, думаю, всему виной не сено, а туфли, – рассудила я и взяла с большого блюда еще один горячий румяный пирожок. – Мы с Джулей вечером как раз говорили про хрустальные башмачки Золушки…

– А раньше упоминалась другая сказочная обувь, – напомнила Ирка, заботливо придвигая мне мисочку. – Со сметаной ешь, так вкуснее будет.

– Какая еще сказочная обувь? – заинтересовалась Марфинька.

Она уже позавтракала и теперь сидела, принаряженная и подкрашенная, у окошка в ожидании обещанного появления капитана Петрова. Поскольку вчера она была не в себе, то уже состоявшейся встречи с Петром Павловичем не помнила, а потому была взволнована перспективой нового приятного знакомства.

Наша кокетка-сердцеедка всегда имела слабость к мужчинам героических профессий.

– Туфли Маленького Мука, те самые, в которых на своем злосчастном бенефисе был Барабасов, – обстоятельно объяснила Ирка. – Они пропали, и директор театра думает, что их кто-то спер.

– Ой, слушайте больше Аметистова, сам небось припрятал эти бабуши, чтобы их не изъяли как вещдок, – фыркнула Марфинька. – Он же ужасный жмот, наш дорогой Игорь Кириллович.

– Точно, и Лапиков так сказал, – припомнила я.

– А что еще сказал Лапиков? Про меня говорил? – заинтересовалась Марфинька.

– Говорил. – Я не смогла соврать. – Но не уверена, что стоит это повторять.

– Ой, оставь! Как будто я не знаю, какие злые языки у наших театральных! – нисколько не расстроилась Марфинька. – Чего только я о себе не слышала!

– И чего только не говорила о других, – пробормотала тетя Ида.

– Так что же он сказал обо мне, душка Лапиков?

– Сказал, что вы неубиваемый дракон. – Я запихнулась пирожком, чтобы не брякнуть лишнего.

– Какая прелесть! – Марфинька захлопала в ладоши. – В переводе с нашего театрального это означает: глыба, матерый человечище, гигантский талант старой школы, вот.