Книга Пани Зофья. Вы всё перепутали, страница 114 – Яцек Галиньский

– Свидетель, относительно которого у нас нет и тени сомнения, что он говорит правду. Он видел, как вы ударили жертву тяжелым предметом. Его свидетельство неопровержимо. Он видел все в точности, даже то, что вы закрыли лицо жертвы книгой.

Мы все переглянулись. Я, Хенрик, мой сын, Пулька. Это возможно? Это могло произойти за пределами моего сознания? Или даже с его участием, но потом полностью исчезло из памяти? Разве я как бедный Хенрик, который не помнит, что когда-то был высоким и красивым?

Чудесно! Я почувствовала себя чужой не только в своем теле, но и в своем сознании. Теперь я могла больше ни о чем не беспокоиться. Зачем? Через несколько дней, часов или даже минут я уже не буду об этом помнить.

– Это я убил, – серьезным голосом сказал Хенрик. – На меня напали. Это была самооборона.

Мы удивленно посмотрели на него.

– А вы кто? – спросил прокурор.

– Муж, – гордо ответил он.

– Дорогой мой… – раздраженно начал прокурор. – Прекрасный акт отчаяния. Я даже в какой-то степени понимаю вас, но, пожалуйста, не ставьте под сомнение мои умственные способности. Я прокурор с пятнадцатилетним стажем, и, когда я обращаюсь в суд за ордером на арест, я знаю, что делаю. У меня есть неопровержимые улики, следы, свидетельские показания, орудие убийства и отпечатки пальцев. И я не дам выставить себя кретином. До свидания. Прошу отойти, для вашего же блага.

Хенрик хотел бороться за меня, но ему было нечем. Моя самая большая и единственная любовь. Сморщившийся рыцарь в слишком большом пиджаке и рубашке с идиотскими якорями.

– Сколько ей грозит? – спросил он прокурора.

– Попрошу не шутить, – ответил тот. – В определенном возрасте любой приговор – это пожизненное заключение.

– Мамуля, что происходит? – вмешался мой сын. – Ведь ты никого не убивала.

Я уже не была так уверена. Может быть, судья в отставке был прав? Может быть, это сделала я? Казалось, я теряю контроль над своим разумом и телом. Даже в этот момент я почувствовала, как таинственная сила толкнула меня назад. На этот раз это были двое полицейских, которые потянули меня к полицейской машине. Я хотела вырваться, но один из них отстегнул что-то от пояса. Это были наручники. Они висели рядом с резиновой дубинкой.

– Надеть вам их? – спросил он.

– Нет, спасибо, хотя они очень красивые, – ответила я. – Неплохая у вас экипировка. Где вы их взяли? В борделе?

Хенрик и мой сын вступили в жаркую дискуссию с прокурором, но меня там уже не было.

Похоже, что мне ужасно не везло в жизни. Как несправедливо, что, когда меня возили по городу в больших роскошных черных машинах, ни один сосед не удосужился меня увидеть. Но когда полицейские сажали меня в полицейскую машину, у всех как раз нашлось время пройти мимо и посмотреть.

Я села на заднее сиденье. Один полицейский что-то писал в блокноте, второй говорил по телефону. Я смотрела на улицу Медзяную, на дом и на людей. Я бы предпочла уже уехать отсюда, но какой-то велосипедист еле тащился по улице, перекрывая движение. Все это превратилось в какое-то театрализованное шествие. Не хватало только звуков шарманки.

– Я горжусь тобой, – говорил Генерал все еще ошеломленному судебному приставу.

– Давай отложим этот разговор, – ответил смущенный пристав. – Все-таки это была плохая идея.

– Почему? Я хотел помириться.