Книга Сердце знает, страница 100 – Кэтлин Игл

— Спасибо. Это… Я уверена, ему это понравится.

— Правда, я требую родительского участия, — он опустил голову, зарываясь носом в ее волосы, бормоча, — большого родительского участия. Личные консультации. — Он скользнул рукой по ее груди. Лифчик был очень некстати — Как ты кормила его, когда он был младенцем? Ты…

— Да, я думаю нам надо обсудить это прямо сейчас, Риз.

Он нежно покусал ее ухо. — Прекрасная идея.

— Насчет твоего сердца.

— Обращайся с ним нежно, — предупредил он, расстегивая воротник ее платья. — Еще раз бросишь меня — оно разобьется и уже не починится.

— Это неизлечимо?

— Неизлечимо. — Он поцеловал то место, где шея плавно переходит в плечо, и подумал, имеет ли этот изгиб название. — Но, как я уже говорил, выход есть.

— Хирургия?

— Нет, спасибо. Только не сейчас.

— Это передается по наследству?

— Может быть, — сказал он, облокачиваясь на камень. — Моя мать умерла от разрыва сердца, после рождения Картера. Ей был всего тридцать один год. Про других членов ее семьи ничего не известно, но среди родственников были такие, кто умер молодыми. У индейцев ранняя смерть — явление обычное. Докторам нужна была история семьи, вот и все. Она умерла молодой.

— Поэтому ты не женился?

— У меня не было времени на женитьбу. Не мог найти подходящую женщину. Или подходящее детективное агентство.

— Но твое сердце не помешало бы тебе жениться, — заключила она. — И не отговорило бы тебя от…

— Нам пришлось бы проконсультироваться. — Большим пальцем он погладил изгиб, который он целовал, и подумал, насколько абсурдно думать, что его сердце — всегда, всегда выпрыгивающее из груди, когда она рядом — будет пытаться уберечь его от Хелен. Его гордость — может быть, но не его бедное сердце. — Она бы убедилась, что я не лучший вариант. Но и не худший.

— А как насчет детей?

— Да, тут есть риск, — признался он. — Я не думаю, что у меня когда-либо будут собственные дети. Но я бы не возражал стать отцом кому-нибудь. Приемным или отчимом. — «Покажи мне его фотографию, Хелен. Дай мне увидеть лицо того, чье имя ты мне сообщила, и я клянусь…» — Ты хочешь еще детей?

— Я слишком стара.

— Тебе едва тридцать девять.

Она повернула к нему голову: — Откуда ты знаешь? Ты не помнишь… ты даже не вспомнил, сколько времени прошло с тех пор, как ты видел меня в последний раз.

— Я помню, насколько ты старше меня. — Он взвизгнул, потому что она ущипнула его за бедро, затем рассмеялся. — Хелен, я помню это только потому, что для тебя так много значило, что я на несколько лет младше.

— А для тебя нет?

— Думаю, это пугало меня, — признался он, задумавшись. — Ты была образованной, а я нет. Искушенной, а я нет. Я собирался стать таким, как только уеду из резервации; планировал, во всяком случае. Но не был им. Я был просто… банально самоуверенным. Вот и все.

— Ты собирался стать звездой, и это пугало меня.

— Ты верила мне?

— Ты верил себе, и это было главное.

— Папа хотел, чтобы я закончил школу. Но у меня был шанс, который мог больше никогда не подвернуться. У меня была эта штука с сердцем, когда я был еще ребенком. Ничего серьезного, просто небольшая тахикардия. Я никому не говорил. Отец знал, но я не позволял ему никому рассказывать. Это никогда не мешало мне. Я прошел все медосмотры. Я прошел армейский медосмотр. И я должен был играть в баскетбол. Я должен был. Какое неудобство быть верзилой, когда ты ребенок? Нужно было превратить это в достоинство, понимаешь?