Онлайн книга «Слезы Вселенной»
|
– А ты про бандита по кличке Хомяк слышал что-нибудь? – вспомнил Курочкин. – Хомяк… Хомяк… – начал вспоминать Альберт Семенович. – Точно, был такой… Крышевал сутенеров или сам сутенером был… Нет, тот был Суслик… Точно, сутенер. Он начинал с того, что отвез в Турцию свою жену, ее сестру, тещу, подругу тещи с дочкой и сдавал с почасовой оплатой… Свозил их туда раза три-четыре, а потом развелся, кинул всех своих девчонок. Они потом без него по накатанной дорожке летали туда-сюда-обратно. Тещу, как я слышал, там потом украли: наверное, какой-то турок в нее влюбился и решил на халяву пользоваться. А может, она на турецких трассах своим немолодым телом торгует. – Я про Хомяка спрашивал, – напомнил Курочкин. – Про Хомяка? – переспросил Альберт Семенович и задумался. – Точно! – наконец вспомнил он. – Был такой. Здоровенный бугай! Тоже начинал как сутенер, а потом в бригаде беспредельщиков оказался. Они его брали на выезды для мебели. Приезжают какого-нибудь барыгу трясти и выставляют вперед этого шкафа. Но ту бригаду вроде местные перестреляли, потому что ты хоть и по беспределу ходишь, но в городской общак скидываться обязан. – Бригаду Хомяка пересажали всю, – наконец-то вступил в разговор хозяин дома, который закончил раздавать карты. – Хомяк свое оттарабанил. Что с ним было потом – мне доподлинно неизвестно, но он все время просил у меня в долг… А неделю назад его застрелили… – Значит, я заходчик, – приступил к игре Ничушкин, – мои шесть пик, как положено. Он заглянул в свои карты и негромко запел: Когда качаются фонарики ночные И темной улицей опасно вам ходить, Я из пивной иду, я никого не жду, Я никого уже не в силах полюбить. Мне девки ноги целовали, как шальные, Одной вдове помог пропить я отчий дом… – Семь червей, – включился в игру Курочкин. Ничушкин смотрел в свои карты и размышлял. – Замочили Хомяка, значит, время ему пришло… То есть срок ему вышел, – пожал плечами Альберт Семенович и продолжил песню: И мой нахальный смех всегда имел успех, И моя юность раскололась, как орех. – Мизер, – наконец произнес Евгений Аркадьевич. Соперники сбросили свои карты на зеленое сукно стола. – Что сейчас вспоминать всех этих Хомяков и Сусликов, – поморщился Ничушкин, – мы все живые и здоровые. Слава богу, как говорится. – Я с Хомяком в одном классе учился, – объяснил хозяин дома. – Потом мы с ним обменник открыли. И меня подхватил Карпоносенко, предложил работать на него. То есть на его банк или на его карман, что одно и то же. Потом уж Лев Борисович меня и с тобой познакомил. – Да у тебя половина гостей – птенцы его гнезда, – напомнил Ничушкин. – Но тогда, тридцать лет назад, Карпоносенко был звездой. Молодой, богатый, как не знаю кто… Шикарный костюм, золотая цепь на шее… не цепь, а цепище! А еще часы золотые, сверкающий «Мерседес» и личная охрана следом на черном «Тахо». Но ведь и его грохнули недавно. Вечности все равно, кто ты – олигарх Карпоносенко или нищий Хомяк. Альберт Семенович начал раздавать карты. А хозяин дома взял со стола пульт и нажал кнопку. Вспыхнул экран, на котором появился поэт Кислевич. Сесть кому-то захотелось На тебя, как на коня? Проклинай за мягкотелость Не кого-нибудь – себя! Нечего ушами хлопать! Будешь мягким, так и знай: Очень скоро чья-то ж… На тебе поедет в рай[33]. |