Книга Ребе едет в отпуск, страница 24 – Гарри Кемельман

— Тогда для Абдула у тебя не останется времени. А девушек — как ты их называешь — пташки? — будет в достатке.

— Не-а, — но идея Рою явно понравилась. — Местные девчонки — они как льдышки.

— Льдышки?

— Ну да, холодные.

— А, понятно. — Абдул важно кивнул и улыбнулся. — Могу познакомить с другими — горячими.

— Ты имеешь в виду арабок? Они даже хуже евреек. Еврейская девушка — как веревка, за другой конец которой держится ее отец.

— Но есть и другие — они знают, как себя вести с мужчиной, что ему надо. Они заставят кипеть твою кровь. — Абдул похлопал молодого друга по плечу. — Доставай машину, я достану пару девушек, и поедем к моему родственнику на пару дней, на уик-энд. Нам будет хорошо, вот увидишь.

— Да? А сегодня нельзя?

— Сегодня ночью?

— Нет, не ночью…А зачем ехать к твоему родственнику? Почему нельзя здесь?

— Может быть. Я подумаю. — Парень решительно сменил тему. — Твой папа сионист?

— Боже, откуда я знаю? Я никогда об этом с ним не говорил.

— Все американцы — сионисты, — Абдул не смог скрыть негодования.

— Я американец, и я не сионист, — мягко возразил Рой.

— Я имею в виду — все американские евреи.

— И что с того?

— Но ты мне говорил, что твоя мать не еврейка, так что по закону ты не еврей.

— Не знаю, — вздохнул Рой. — Я всегда считал себя евреем, и друзья думали так же. Пока я не пошел в колледж, у меня все друзья были евреи.

— Здесь тоже.

Рой рассмеялся.

— Точно. Здесь тоже, но и здесь я в колледже.

— Правильно. — Абдул посмотрел на часы. — Ты встречаешься с отцом в восемь, не опоздай. И лучше приоденься.

Рой изумленно взглянул на друга.

— Приодеться, чтобы встретить собственного отца? И разве я плохо одет?

Абдул, будучи старше восемнадцатилетнего Роя на восемь лет, возмущенно покачал головой. Рой был в голубой джинсовой куртке, таких же линялых джинсах, обтрепанных внизу, и сандалиях на босу ногу. Абдул не мог понять, почему американские студенты предпочитают одеваться, как простые феллахи, когда у них хватало денег на нормальную одежду. Он-то знал, что сам одет нормально, даже хорошо: блестящий черный облегающий костюм из тонкой шерсти, рубашка с жестким воротничком и широкий цветной галстук. Ботинки, составлявшие предмет особой гордости, были итальянскими, начищенными до блеска, с большими медными пряжками.

— Ты не понимаешь, Рой. Ты придешь в «Царь Давид», а там по вестибюлю расхаживают женщины в норке, невзирая на жару. Твой папа поведет тебя обедать в «Грилл», а туда без галстука, да еще и без носков, просто не пустят. Прическа тоже не понравится, но это ничего, а вот в куртке и без галстука…

— Но я так одеваюсь, — буркнул Рой, — а если кому-то не нравится, пусть подавятся. Отец, насколько я знаю, хочет видеть меня, а не костюм с рубашкой. Что же до метрдотеля, нельзя подстраиваться под таких типов. Скажу тебе, Абдул, человек должен быть собой, это главное.

Абдул пожал плечами, не желая спорить с молодым американцем, дружбой с которым дорожил.

— Может, ты и прав, Рой. Пойдем, провожу тебя до автобуса.

Они постояли на освещенной остановке, пока Рой не сел в автобус, затем Абдул шагнул в темноту и вдруг услышал за собой шаги.

— Это ты, Махмуд? — спросил он по-арабски. — Кажется, я заметил тебя раньше. Шпионишь за мной?

Человек остановился.

— Я не шпионил. С кем ты дружишь — твое дело, пока мы в этом не замешаны.