Книга Зимние расследования, страница 33 – Евгения Михайлова, Елена Логунова, Людмила Мартова, и др.

– Что это? – спросила я.

– Да, что это такое, Марфа? – холодно поинтересовалась и тетушка. – Ты забыла и о манерах, и о гигиене? Книге не место на обеденном столе. Немедленно убери ее и ступай мыть руки, давно пора завтракать.

– Да какой тут завтрак, Идочка? Мне же кусок в горло не полезет! – Марфинька трагически заломила руки, но смазала впечатление, быстро глянув на ароматную запеканку и сглотнув слюну. – Ах, как же я была к нему жестока, как невыносимо жестока!

В ее голосе было много-много прискорбия и самая капелька людоедской радости.

– К кому именно? – спокойно уточнила тетя.

Марфинька по молодости лет ко многим была невыносимо жестока. Она так и не вышла замуж, но романов имела неисчислимое количество.

– К нему! – Марфинька мизинчиком подвинула книжку к тете.

Та вздохнула, огорчаясь необходимостью совершить преступление против манер и гигиены, но все-таки взяла сиреневый томик, и он сам распахнулся на середине.

Между страницами был помещен пожелтевший бумажный лист, сложенный вдвое. Тетушка раскрыла его.

Я нависла над ней, встав за спинкой стула.

Справа к листу был притиснут засушенный цветок. Кажется, колокольчик.

Слева тянулись ровные строки короткого текста, написанного поразительно изящным почерком с завитушками.

– «Ангел мой, Марфа!» – с листа прочитала тетя.

– Да не так, дай сюда! – Марфинька вырвала у нее книжку, кашлянула и сама огласила – с выражением: – «Ангел мой, Марфа! У меня больше нет сил терпеть эту муку. Ответь мне наконец: да или нет? Я все еще лелею робкую надежду, что ты сделаешь меня счастливейшим из смертных, но если нет… Тогда прощай, мой беспощадный ангел, прощай навек! Всегда твой Нико».

– Что за Нико? – спросила тетушка. – Ты ставишь ударение на «о», это какой-то француз? Или грузин?

– Написано по-русски, – напомнила я. – Должно быть, Нико – сокращенное от «Николай».

– Что за Николай?

– Понятия не имею! – нервно дернулась Марфинька. – Вы представляете, я не знаю, кто это! Вообще никаких Николаев не помню! Ни одного! – И она воткнула в виски указательные пальчики, словно пытаясь выковырять нужную информацию из головы.

– Ну, здрасте! А Гоголь? А Некрасов? Заболоцкий, в конце концов? – возмутилась я.

– Почему это Заболоцкий в конце? – вознегодовала тетушка. – Он был известный поэт!

– Именно: был.

– Известный поэт? – Марфинька при-ободрилась. – Хм…

Тетушка не дала ей размечтаться:

– Заболоцкий умер в пятьдесят восьмом году, а это послание датировано семьдесят четвертым. – Она постучала ноготком по письму и подняла глаза на подругу. – Ма шер, это было полвека назад. Почему ты вдруг так взволновалась? Если я правильно понимаю, в семьдесят четвертом сакраментальный вопрос «Да или нет?» тебя не зацепил. Ты же не ответила этому Нико положительно?

– Да не помню я! – Марфинька всплеснула руками. – Ни своего ответа, ни его вопроса, ни самого Нико, ни этой книжки! – Она хлопнула ладонью по томику, и из него вылетело облачко пыли.

– Ты ее не читала, – догадалась тетя. – Даже не открывала.

– И письмо это увидела только сегодня, – уныло кивнула Марфинька.

Из ее глаза капнуло, на белом полотне скатерти расплылось мокрое пятнышко.

– Вот только не надо плакать, – заволновалась тетя. – Скажи, чего ты хочешь? Как тебя утешить? У меня есть кокосовый ликер, он несколько приторен, но хорошо подойдет к запеканке, обезжиренный творог нынче кисловат…