Книга Лебединая песня мамонта, страница 68 – Елена Логунова

Ирка поняла это по уныло-завистливой интонации, с какой дева произнесла, адресуясь будто бы к жужжащей кофемашине:

– И как это у некоторых получается – всякий раз с новым интересным мужчиной приходить?

По тону чувствовалось, что печальная дева не ждет ответа, озвучивает свой риторический вопрос в качестве кроткого укора своей собственной злой судьбе, но Ирка все‑таки откликнулась:

– Чистое везение, честное слово!

Печальная дева, переставляя на стойку стаканы с готовым кофе, с унылым сарказмом пробормотала:

– Ну да, ну да. Сначала симпатичный очкарик, потом представительный усатый, теперь вот этот бородач – кто они все и откуда берутся?

И снова она не ждала ответа, будто смирилась с пораженческой мыслью, что интересных мужчин дарует некоторым особенно везучим женщинам капризное небо или же они возникают из пены – увы, не кофейной.

Ирка, воплощение оптимизма, неизбывной тоски в голосе девы не стерпела.

– Очкарик – археолог, его мы, не поверите, подобрали, он буквально на дороге валялся, – ответила она, лишь чуточку лукавя. – Усатый из полиции, он изначально сам пришел, по делу. – Добавлять «об убийстве» не стала. – А бородатый – известный питерский художник, он сосед близкой родственницы нашей подруги. – Она кивнула на Ленку, сидящую за столиком рядом с бородачом. – О ней рассказывать?

– О подруге не надо, я женщинами не интересуюсь, – отказалась от нового знакомства печальная дева и повела рукой в сторону. – Сахар слева от вас.

– Самой бы тебе добавить сахара, – проворчала Ирка, отойдя от стойки с подносом. – Кислая такая – аж зубы болят!

– У тебя болят зубы? – встревожилась я, услышав бормотание приблизившейся подруги. – Надо завязывать со сладким.

– Ничего у меня не болит. – Ирка выставила на стол стаканы, отложила на пустой соседний столик поднос и села с нами. – Кроме разве что моего большого доброго сердца.

Она притиснула руку к груди, показывая местоположение названного органа, но тут же опустила ее ниже, чтобы достать из кармана зазвонивший телефон. И, уже прикладывая его к уху, договорила:

– Такая видная девка, а страдает от недостатка мужского внимания.

– В отличие от некоторых, – ревниво буркнул Кружкин, потому что голос, зазвучавший в трубке нашей подруги, определенно был мужским.

Мы с Василием, к сожалению, не могли разобрать речь, но она точно была интересной, потому что Ирка сначала широко распахнула глаза, а потом цепко их сощурила и скомандовала нам:

– По коням! Звонил мой мальчик…

Она не глядя сунула телефон в карман и промахнулась, аппарат съехал по складкам юбки, бумкнул на пол, и подруга полезла за ним под стол.

Образовавшаяся техническая пауза позволила мне поинтересоваться личностью позвонившего мальчика:

– Который?

Я подумала, что речь об Иркиных сыновьях. Они пребывали в плену у московских родственниц уже три дня и вполне могли затребовать экстренную эвакуацию.

– Которому я писала, – донеслось из-под стола.

– Смотри-ка, она ему пишет, он ей звонит, – брюзгливо отметил ревнивец Кружкин.

– Устыдись, Василий! – Подруга вынырнула из-под стола и строго воззрилась на художника. – Аз есмь добрая жена, сто раз уже тебе говорила.

– Глаголила, – подсказала я.

Не издеваясь, нет. Просто это слово больше подходило к «аз есмь».

– Гла… ты издеваешься? – Ирка переключилась на меня: – Что стоишь, чего ждешь?