Книга Лебединая песня мамонта, страница 70 – Елена Логунова

Дверь восемьсот тринадцатой квартиры оказалась все так же закрыта, на стук и сигналы звонка реакции не последовало.

Тихо чертыхнувшись, Валерий Петрович вышел на лифтовую площадку, позвонил зря растревожившим его неравнодушным представителям общественности и предъявил претензию:

– Шутки шутите? Нет никого в восемьсот тринадцатой.

– Это точно? – усомнилась я. – Может, Олег просто не хочет открывать незваным гостям. Вы покричали: «Откройте, это полиция!»?

– Кому? Двери? За ней ни звука.

– Валерий Петрович, что за наивность в вашем возрасте и на вашей службе? – Ирка отняла у меня трубку и сразу же накинулась на участкового. – Проявите же настойчивость! Наверняка Олег там, он просто затаился!

Я покивала, одобряя слова подруги.

Было совершенно необходимо, чтобы участковый вошел в квартиру. Иначе как он узнает о записке с текстом «В моей смерти прошу никого не винить»? Мы‑то ему о ней рассказать не можем, ведь проникали в чужое жилище незаконно!

На что вообще рассчитывал Олег, оставляя это свое послание в запертой квартире? Разве он не понимал, что записку могут обнаружить очень нескоро – когда хозяин за границей устанет ждать денег и пошлет кого‑то на родине проверить, почему квартиросъемщик пренебрегает святой обязанностью регулярно оплачивать жилье?

Хотя Олегу‑то что? Если он действительно самоубился, ему уже спешить некуда.

Я немного отвлеклась, а Ирка тем временем продолжила наседать на участкового:

– В конце концов, сломайте дверь! – горячась, потребовала она.

Это было уже слишком, поэтому я забрала у зарвавшейся подруги телефон, в утешение ей включив громкую связь, чтобы она тоже могла слышать Чайковского.

Послушать Чайковского – это же всегда хорошо.

– На каком основании? Участковый оперуполномоченный вправе войти в квартиру только для обеспечения безопасности граждан при массовых беспорядках и чрезвычайных ситуациях, для задержания подозреваемых, пресечения преступления или установления обстоятельств несчастного случая, – наизусть отбарабанил Валерий Петрович.

– А для осмотра квартиры? – спросила я.

– А с осмотром или обыском жилища участковый может зайти на основании постановления следователя или дознавателя.

– А если мы втроем сейчас организуем вам тут массовые беспорядки? – не сдавалась Ирка.

– Уже не вдвоем, а втроем?! – Участковый, судя по тону, расстроился.

Странно. Казалось бы, чем больше неравнодушных представителей общественности, тем лучше, да?

– Ширятся наши ряды, – констатировала подруга и похлопала по плечу несколько растерянного Кружкина, чего Чайковский, конечно, видеть не мог.

Я отодвинула ее плечом и предложила другой вариант:

– Валерий Петрович, если не ломать дверь, а войти с ключом, оставленным хозяином квартиры, так можно?

– Кому оставленным?

– Э-э-э… Скажем так, кому будет нужно. Вот вам сейчас нужно, значит, можно считать, что вам он и был оставлен!

– Лично мне Олег Голованов никаких ключей не оставлял. А вам?

– Лично мне тоже, но, знаете, некоторые люди прячут ключ под ковриком. Так, на всякий случай.

– Елена! Это каким же надо быть идиотом, чтобы оставить клю… Кгхм. И вправду – ключ под ковриком! – удивился участковый. – Как вы узнали?

– Что‑то мне подсказало, – уклончиво ответила я.

– Не иначе, мышечная память, – язвительно прошептала Ирка.

Я показала ей кулак, и она замолчала.