Книга Шкура неубитого, страница 39 – Стасс Бабицкий

Впрочем, равнодушие в черешневых глазах могло быть притворным. Долго ли тем уголькам вспыхнуть, если ветер дунет?! Сухощавый гусар скрывал досаду, поскольку чувствовал себя не слишком уютно, окруженный двумя великанами. Слева его подпирал широкоплечий блондин Майдель, с неподвижным, будто каменным, лицом. Справа нависал эриванец Гукасов, его черные усы безудержно расползались по всему лицу, сплетаясь с бакенбардами.

Суп ели молча, но когда подали дичь, завязалась беседа.

– Тощие нынче перепела, – Красовцев ухватил птицу за крыло и разорвал надвое. – Совсем как ваши новобранцы, Александр Иванович.

Он кивнул Лаврентьеву, словно предлагая продолжить недавний спор.

– А вы все о том же, Евгений Сергеевич! – редактор досадливо откашлялся. – Мне странно, что столь образованный человек цепляется за дремучие предрассудки. Реформа армии давно назрела, это факт. Ее успели провести до войны – слава тебе, Господи! – и, поверьте, тощие новобранцы себя еще проявят в балканских баталиях.

– Проявят они, как же, – протянул генерал. – Всеобщая воинская повинность – величайшая ошибка нашего века. Наша обновленная армия не способна устоять против турка, и это ничуть не удивляет, ведь в бой мы вынуждены посылать неоперившихся цыплят – вчерашних гимназистов.

– Их башибозуки тоже не служат постоянно, – огрызнулся Лаврентьев. – По сути половина османской армии – это ополчение.

– Ополчение… Да что вы знаете о башибозуках?! Видали вы их?! – повысил голос Красовцев. – А мне довелось однажды, и, поверьте, я не горю желанием встретиться с ними вновь. Это дикие племена, настоящие головорезы, для которых война – развлечение. Курды, албанцы, бошняки… Отчаянные головорезы. Одного разрубил до седла, так он, сползая на землю, пытался пронзить грудь моего коня. Изумительное зрелище, господа! Глаза уже мертвые, сердце остановилось, но рука все еще тычет пикой. Набрасываются как стая волков, со всех сторон, воют и рычат… А еще они не берут пленных. Помните, как в прошлом годе расправились с восставшими болгарами? Вся империя обливалась слезами, читая в вашем журнале про Батакскую резню. Нет, г-н Лаврентьев, желторотые птенцы не выстоят против этой орды. Сами турки побаиваются башибозуков, потому и гонят в передовые атаки, в надежде на то, что они либо прорвутся через вражеские цепи, либо погибнут, нанеся жестокий урон неприятелю.

– Кроме того, не забывайте, что в Османскую империю давно уж сбежали черкесы, которых мы прогнали с Кавказа, – подсказал Гукасов. – Их дети и внуки мечтают отомстить, и сражаются остервенело.

– Вот-вот! Эти проклятые черкесы – прирожденные охотники. Им раздали новенькие английские винтовки, у которых дальность стрельбы побольше, чем у наших берданок, – скрипнул зубами Красовцев. – Пока русская пехота выходит на позицию, черкесы успевают дать пять залпов, а по кавалерии – три.

– Это там вас подстрелили, генерал? – сочувственно спросил Игнатьев, сыщик не сумел определить, было это сочувствие наигранным или искренним.

– Стреляли подло, из засады. Пуля попала в плечо. Я не хотел уезжать, но доктор Боткин настоял, что в Петербурге заживет быстрее. Вздор! Я пока добрался до столицы, уже и рана затянулась. Надо было остаться у Плевны.

– Против башибозуков нет ничего лучше картечницы Барановского. Шарахнуть из шести стволов, – Майдель стукнул по столу ладонью, потемневшей от въевшегося пороха, – и выкосить под корень османскую нечисть!