Книга Шкура неубитого, страница 41 – Стасс Бабицкий

– Как же вы вышли из положения? – заинтересовался Лаврентьев, предчувствуя хорошую историю для своего журнала.

– Пошили наспех нательные рубахи, – признался Шишигин. – Да еще ночные караульные вместо шарфов используют, шею обматывают. Все потеплее.

– Вот она русская смекалка! – просиял редактор и достал из кармана записную книжечку.

– Только ей и спасаемся, – подтвердил пехотный генерал. – Нам бы еще карты точные. А то ведь в тех горах сам черт ногу сломит. Болгары-охотники подсказывают тропинки, рисуем помаленьку…

– Карты, говорите? Хм-м! Картография – непростое ремесло, – Игнатьев отложил серебряную вилку и почесал подбородок. – Помню, лет двадцать назад возглавлял я экспедицию в Хивинское царство. Первую дипломатическую миссию поручили – подписать дружественный договор с тамошним ханом, а поскольку места те были почти неизведанными, то заодно и подробнейшую карту составить. Толпу специалистов мне навязали. Астрономы, метеорологи, ботаники, фотограф – хотя от него пользы было меньше всех, он свою камеру разбил еще на Каспийском берегу. Шли мы долго. От Оренбурга до Хивы больше двух тысяч верст и каждую из них отметили на бумаге.

– Ничего себе, прогулочка! – Лаврентьев торопливо сновал карандашом по бумаге. – И чем же закончился ваш поход?

– Полным фиаско. Общего языка с владыкой не нашли, мирный договор не подписали. А когда я обнаружил, что в Хиве больше тысячи русских невольников, захваченных во время ханских набегов, меня чуть было не обезглавили, и всю экспедицию заодно. Чудом спаслись от гибели, бежали посреди ночи… Но возвращаться с пустыми руками не хотелось, поэтому я отправился дальше на юг, в Бухару.

– Это же лишних триста верст! – присвистнул Майдель.

– Четыреста семьдесят, если быть абсолютно точным, – проговорил дипломат. – Не помню, сколько дней брели мы по пескам, выжженным солнцем, без провизии и почти без воды. Иногда на нас нападали кочевники-туркмены, приключений изведали столько, что на целый авантюрный роман наберется. В Бухаре меня приняли с распростертыми объятиями, отдохнул я у хана Насруллы и через полгода вернулся в Петербург. А меня, представьте себе, уже похоронили. Долго весточек не присылал… Но, главное, когда отправили кавалерийский полк в Хиву, чтобы освободить наших соотечественников, моя подробная карта весьма пригодилась.

– Назвали в свою честь гору или пустыню? – спросил Красовцев.

– Не возникло такого желания, там все слишком мелкое и невзрачное. К тому же все пустыни, горы и даже овраги названы давным-давно, только успевай записывать за местными проводниками. Лопочут эти бродяги диковинно, не по-нашему, однако лопочут беспрерывно. Не заткнешь!

В общем смехе потонул тост, который на другом конце стола произнес генерал Величко.

– А я ведь тоже составлял военно-топографическую карту Финляндии, – похвастался Лаврентьев, убирая записную книжку в карман сюртука. – Это было в шестьдесят втором году… Нет, в шестьдесят третьем! Тоже, знаете ли, всякие испытания пережил. В чащобах да буераках плутал, а однажды самогонки чухонской выпил – и три дня из памяти долой! Но мои мытарства не идут в сравнение с теми ужасами, что выпали на долю капитана Нэрса^[25]. Год назад я с замиранием сердца следил за его полярной экспедицией. Представьте, господа, в северных морях стоит чуть подольше зажмуриться и ресницы смерзаются. А если не зажмуриться, то сами глаза превращаются в кусок льда!