Книга Шкура неубитого, страница 43 – Стасс Бабицкий

Стойкость дозорных встретили аплодисментами, все разговоры за столом стихли. Генералы прислушивались к рассказу Гукасова.

– А мы гонялись за призраками по горам и долинам, не подозревая о том, что творится в Баязете. Из крепости посылали гонцов, но турки всех перехватывали. Через две недели израненный казак добрался до нашего походного лагеря и рассказал о бедственном положении защитников цитадели. Мы пробивались с боями через турецкие редуты, выставленные в каждом ущелье, на любом направлении. Сабля покраснела от крови, я не считал поверженных врагов и собственных ран, а когда Эриваньский отряд прискакал к Баязету, турки трусливо разбежались, – Кавалерист надулся от гордости, но перед его глазами пронеслись печальные картины, увиденные на Кавказе, и голос зазвучал тише. – Господи, какими изможденными были наши солдаты, выходившие из ворот крепости. Они еле держались на ногах и не могли вымолвить ни слова. Поручик Томашевский отдал мне связку писем, которые каждый вечер писал своему отцу. Шепнул: “Прочтите!” и упал навзничь. Пока он беспробудно спал трое суток, я прочел эти письма. Эту исповедь. Этот дневник, в котором Томашевский описал со скрупулезной точностью не только происходившие события, но также свои страхи, отчаяние и надежду на скорое избавление от мучений. Я читал и не мог сдержать слез. Меня поразила жестокость мирного населения Баязета. Не диких башибозуков, а обычных османских мещан… Когда в первый день осады русские казаки пробивались к цитадели, преследуемые по пятам турецкой армией, горожане стреляли в них из окон, женщины бросали цветочные горшки, а дети выбегали из домов, чтобы добить раненых кинжалами или камнями. Представьте, господа! Голозадые звереныши – пять-шесть лет от роду, а уже переполнены ненавистью. Нет, что бы там не говорили, но жить с ними в мире не получится. Турки хотят уничтожить нас, выкосить под корень, – он залпом выпил бокал вина и яростно выдохнул, – а потому никакой пощады врагу!

Лаврентьев подождал, пока стихнут крики “Виват, Гукасов!” и аплодисменты, послюнил карандаш и вкрадчиво спросил:

– Но ведь это еще не вся история?

– Как вы угадали?! – простодушно спросил рассказчик. – Но угадали, не стану спорить. Я хотел добавить кое-что очень важное.

Генералы склонили головы, чтобы ловить каждое слово эриванца, а тот не торопился, вновь пригладил усы, выпил еще вина, и только потом огорошил собравшихся:

– Последней крепость покинула сестра милосердия.

– Мать честная! – ахнул Шишигин. – Там были женщины?

– Одна женщина. Жена подполковника Ковалевского. Она ухаживала за больными в ставропольском госпитале и все умоляла перевести ее в Баязет, чтобы быть поближе к мужу. Ей разрешили приехать, никто ведь не ожидал такого подвоха от османцев, – Гукасов помолчал, собираясь с мыслями. – Ковалевская прибыла за день до осады. Супруги провели вместе ночь, а утром подполковник уехал в разведку, осмотреть Ванскую дорогу. Он попросил жену приготовить обед, обещал не задерживаться. А через час налетело несметное войско, крепость взяли в кольцо. Ковалевский погиб у самых ворот, за шаг до спасения.

– Господь вседержитель! – перекрестился Лаврентьев.

– Бедная женщина, – прошептал Игнатьев.

– Она рыдала в лазарете над телом мужа, а враги уже наседали со всех сторон. Судьба крепости повисла на волоске, прорыва ждали с минуты на минуту. Тогда доктор протянул ей револьвер подполковника и сказал: “Сударыня, если турки ворвутся в крепость, вам лучше застрелиться. Так вы спасетесь от ужасной расправы, которую способны учинить эти изуверы”. Знаете, что ответила эта благородная женщина?