Книга Шкура неубитого, страница 49 – Стасс Бабицкий

– На памятник, что ли, отдаст? – почесал лысеющий затылок Игнатьев.

– Угадали. Но памятник этот будет нерукотворный!

– Предупреждаю, Родион Романович, еще одна цитата из Пушкина и я вас возненавижу! Объясните-ка лучше, что за болезненная страсть у перебежчика, и как вам удалось ее нащупать?

– Он сам проболтался. Разве не помните? Вы рассказывали про посольство в Хиву, а генерал затаил дыхание и спросил: “Назвали пустыню или гору своим именем?”

– Красовцев?!

– Разумеется. Он бредит полярными морями и записался в северную экспедицию, чтобы увековечить свою фамилию на географической карте. Мыс Красовцева, звучит? А может быть остров…

– Остров, конечно, монументальнее. Если окажется достаточно большим, чтобы вместить все его самомнение, – хмыкнул Игнатьев. – Вот почему генерал назвался Белым медведем. Эти зверюги на северных льдинах водятся. Вы как услышали про экспедицию, так сразу и догадались?

– Нет, догадался я чуть раньше. Когда он сравнил интенданта с пушкинским Фарлафом.

– Да? А я, признаться, пропустил мимо ушей… Выходит, Красовцев задумал снарядить экспедицию на деньги османцев?

– Он также добавит жалование, что получает от Его Императорского Величества. Благодаря депешам Белого медведя в Константинополь, война затянулась. А генералу это особенно выгодно, ведь каждый месяц он получает кошель с золотом.

– Хите-е-ер! – невольно восхитился дипломат. – Стрижет шерсть с двух овечек. Но война не может длиться вечно, рано или поздно подпишут мирное соглашение. Оба золотых источника иссякнут.

– Здесь у него тоже все продумано до мелочей.

– Почем вы знаете? – подозрительно спросил Игнатьев.

– А вы поставьте себя на место предателя, – предложил сыщик.

– Избави Бог! Чтобы я помыслил об измене…

– Напрасно ершитесь, Николай Павлович. Поймать шпиона за руку, скрутить, связать и бросить в темницу – много ума не надо. А вот заглянуть в его мысли, предугадать следующий ход в большой игре… Разве вам не интересно?

– Интересно. Только вы уж лучше сами на его место становитесь. А я со стороны понаблюдаю, да подожду ваших объяснений.

– Так я же вам и объясняю: два года Белый медведь действовал в самом сердце империи, но при этом оставался неуловимым. Стало быть, он крайне осторожен и не станет рисковать попусту, – поделился размышлениями Мармеладов. – Предателю опасно оставаться после войны в Петербурге. Рано или поздно станет известно, кто шпионил в пользу Османской империи. Поэтому я, на месте Красовцева, отправился бы в экспедицию к полюсу, а оттуда – прямиком к султану. В качестве подарка я бы привез карту, на которой самый большой из открытых островов в северных морях называется Землей Абдул-Гамида. Это потрафит владыке, а кроме того ужасно разозлит нашего недальновидного государя, который отказался дать денег полярным исследователям.

– Про свое имя этот червяк тоже, небось, не забудет, – проворчал Игнатьев.

– Разумеется. Ради этого вся авантюра и затевалась. Предателю выделят дворец в далекой провинции Порты, пожизненную ренту и гарем с наложницами. Там он засядет за мемуары о полярном походе, которые с радостью напечатают в Европе, а спустя десять лет, глядишь, и в России почитают. Примерно такой план он себе нарисовал.

– Но клеймо предателя… Это ведь на всю оставшуюся жизнь!