Книга Все началось с развода, страница 99 – Анна Томченко

Маленькая. И шапочка набекрень.

Я наклонился. Задержал дыхание.

Протянул указательный палец к малютке.

Прикрыл глаза, которые жгло от слез.

— Привет, Леночка. Привет, моя Елена.

62.

Алёна.

Пылинки танцевали над полом в рассветных лучах солнца

Я лежала на боку, смотрела на блики и ловила ресницами солнечных зайчиков.

Когда-то, давным давно, наверное, в прошлой жизни в таком же свете рассветного солнца Альберт кружил меня и заставлял вставать кончиками пальцев себе на ноги, потому что вдруг я замёрзну, он подхватывал меня за талию, приподнимал над полом и кружил.

— Мы такие счастливые. Аленка, Алёнушка! — смеялся он хрипло, тыкался носом мне в волосы. — Алёнушка моя.

Я помнила, сколько всего видели стены той самой квартиры, где лежал старый паркет ёлочкой. Промасленный такой, хороший, лаком покрытый. И на нём тоже играли в догонялки солнечные зайчики. Останавливались у меня на босых ногах, грея.

Я тогда верила Альберту.

Мы действительно были самыми счастливыми:

Я лежала на кровати под тонким одеялом, которое сжимала на груди.

Солнце в глазах. Солнце на ресницах. Солнце на губах.

Грело.

А внутри была пустота и холод. Разбитые осколки души лежали в самых потаённых частях меня.

С кухни тянуло горьковатым ароматом кофе и, по моему, чем-то вроде ликера Амаретто.

И не было штор в этой квартире.

А окна в пол.

А в самом центре большая двустворчатая балконная дверь.

Я лежала на самом краю кровати, слышала его голос.

— Алёнка, мы такие счастливые.

И хотелось закрыть глаза и больше ничего не видеть, остаться в той бредовой реальности, где я была так счастлива с ним.

Где танцы на холодном паркете в лучах солнечного света заставляли сердце трепетать и отчаянно быстро биться.

Не хотелось никакой реальности, не хотелось криков телефона, шорохов, звуков проезжающих машин.

На самом деле это безумно сложно казаться живой, когда все внутри истлело.

И будь у меня поменьше любви или, наоборот, побольше, может быть, можно было что-то изменить. Я рассуждала так, что прощают либо те, кто очень сильно любит, настолько, что жизнь без этого предателя не мила, либо прощают те, кто о любви читал лишь только в сказках. Слышала её о ней в легендах. И звучала она у них только в песнях.

Я, видимо, была где-то посередине недостаточно не любила, недостаточно любила.

И на глазах застыли слезы. А губы казались обветренными, кожа пергаментно сухая. И мне даже неприятно было дотрагиваться до неё.

В каждом звуке его голоса я всегда слышала что-то особенное.

— Ален, Ален, не надо меня дёргать за пояс, ты же видишь, я лампочку вкручиваю, — ворчал Альберт. — Ну подожди, сейчас я вкручу лампочку, и будешь дёргать за пояс.

Почему-то я улыбалась, лежала в незнакомой квартире, улыбалась то ли воспоминаниям, то ли тому, что все закончилось.

А на самом деле улыбка была похожа на счастье блаженного.

Мне безумно хотелось ничего не чувствовать.

Стать достаточно холодной, стать достаточно осознанной для того, чтобы запереть все чувства на замок. Но противная боль в груди не утихала.

Это из-за того, что сердце вырвали.

— Привет.

Он зашёл в спальню. На нём были темно-синие джинсы с потёртыми коленями. И сидели очень низко. Так что без труда можно было разглядеть и косые мышцы, которые уходили к паху и ямочки на пояснице, когда он поворачивался ко мне спиной.