Книга Миллиарды Арсена Люпена, страница 125 – Морис Леблан

– Ничего.

– Жаль!

В любом случае в последующие дни Рауль мог наблюдать результат этого ночного разговора: Фелисьен уже не был прежним. Он словно обрел новую жизнь. Он улыбался. Болтал с Фаустиной. Даже хотел написать ее портрет и планировал вернуться к работе. Рауль больше не колебался. Через три дня, войдя в спальню, он сел у кровати юноши и начал:

– Я рад, что вы выздоравливаете, Фелисьен, и надеюсь, что наши отношения останутся прежними. Но чтобы они стали более сердечными, нам нужно поговорить начистоту. Итак: решением господина Русслена вы объявлены непричастным к начатому им расследованию. Но есть некоторые факты, которые касаются преимущественно вас и меня.

И Рауль спросил, дружелюбно и мягко:

– Почему вы не рассказали мне, Фелисьен, что росли на ферме у славной крестьянки в Пуату?

Юноша покраснел и пробормотал:

– Нелегко признаваться в том, что ты подкидыш…

– Но… до этого?

– У меня нет о том никаких воспоминаний. Моя приемная мать умерла, ничего мне не рассказав. Единственное, что она сделала, – отдала мне деньги, доверенные ей дамой… которая, кажется, тоже не была моей матерью.

– Вы помните, что в последние годы вашего пребывания на ферме там поселился мужчина?

– Да… друг… или, кажется, родственник…

– Как его звали?

– Я не знал его имени… во всяком случае, совершенно его не помню.

– Его звали Бартелеми, – пояснил Рауль.

Фелисьен рухнул на подушки:

– Бартелеми?.. Этот вор?.. Убийца?..

– Да, отец Симона Лорьена. С тех пор этот человек никогда не терял вас из виду. Был в курсе всех ваших дел в Париже, следил за вашими перемещениями. И в конце концов порекомендовал вас мне через одного моего друга.

Фелисьен выглядел ошеломленным. Рауль не сводил с него глаз, внимательно наблюдая за его жестами и реакциями, высматривая малейшие признаки искренности или притворства.

– Но зачем? – спросил юноша. – С какой целью?

– Не знаю. Очевидно, что Бартелеми приставил вас ко мне с определенным намерением, а его сын Симон приехал сюда, чтобы вы помогли ему в реализации определенного плана, направленного против меня. Но какого плана? Мне не удалось это выяснить. Симон Лорьен не делал намеков в разговорах с вами?

– Нет… я ничего не понимаю.

– Значит, у вас самого не было другого плана, кроме как работать в этом доме?

– А что еще я мог бы здесь делать? – спросил Фелисьен.

Рауля охватила радость. Фелисьен говорил правду. Он не был замешан в шантаже, а если что-то и знал, то все равно ничего не требовал.

– Еще одно, Фелисьен: Тома Ле Бук сознался, что это его видели в лодке в тот вечер, когда произошли убийство и кража. Это признание вас не удивило?

– Почему оно должно меня удивить, если это был не я? – возразил Фелисьен. – Я в то время спал.

Но теперь он говорил иначе. Глаза его беспокойно бегали. Скулы порозовели.

«Он лжет, – решил Рауль, – и если он лжет в этом, то лжет и во всем остальном».

Рауль встал и начал задумчиво мерить шагами комнату. Двуличие молодого человека вновь дало о себе знать. Это был мошенник, плут. Рано или поздно он заявит о своих сыновних правах и начнет угрожать, подобно своим сообщникам. Не в силах сдержать гнев, Рауль двинулся к двери. Но тут Фелисьен прервал молчание; в его голосе слышалась тревога.

– Вы мне не верите, месье, – сказал он. – Нет… нет… я чувствую это… Я для вас по-прежнему тот, кто вернулся ночью завладеть сумкой с украденными банкнотами и смертельно ранил своего сообщника Симона Лорьена. В таком случае мне лучше уйти отсюда.