Книга Танцоры в трауре, страница 14 – Марджери Аллингем

ЧЕСНОК ДЛЯ ЗВЕЗДЫ

возглавлял процессию корнет.

На сцене много междоусобиц. Как только звезда, какой бы величины она ни была, становится по-настоящему непопулярной, никогда не бывает недостатка в людях, обеспокоенных и способных сообщить ему об этом. Среди подношений к рампе в одном театре Вест-Энда прошлой ночью был маленький букетик белых цветов. Звезда взяла их и прижала к своему носу. Только долгая тренировка в искусстве самоконтроля помешала ему тут же отбросить букет, потому что белые цветы были диким чесноком. Он кому-то не понравился и он выбрал этот изящный способ сказать об этом.

Воскресное утро отнеслось к этому вопросу по-своему.

ТАНЦУЮЩИЕ Со СЛЕЗАМИ НА ГЛАЗАХ?

Кто был тем шутником, который послал Джимми Сутане пучок чеснока в трехсотую ночь The Buffer? Это не могло быть комментарием к его работе. Летающие ноги Джимми не нуждаются в подобном поощрении. Может быть, он заставил кого-то плакать, и они захотели ответить комплиментом.

“Я не могу получить ни строчки об этом, пока парни из прессы не вернутся к работе”. Сак извлекла абзацы. “Но вы понимаете, что это значит. Кто-то распространил эту информацию раньше. Это был конец шоу, когда Джеймс сказал этому ослу Блаженному о цветах — слишком поздно шить эти тряпки. Остаются Генри, к которому я бы приколол свою рубашку, Ричардс, привратник, который вне подозрений, и, конечно, парень, который их прислал. ” Он сделал паузу. “Информация дошла до этих парней по телефону. Любая другая газета позвонила бы за подтверждением, но эти двое печатают что угодно. Корнет опустили название и в воскресенье утром обошли клевету комплиментом — не то чтобы их волновала клевета. Если у них не получается пяти выступлений в неделю, они думают, что тряпка становится скучной ”.

Он поморщился и наполнил свою кружку из бутылки, стоящей за стулом.

“Может быть, все это чушь собачья, но чертовски прискорбно”, - сказал он. “Если бы это пришло извне, это мог бы быть один из бедных сумасшедших, которые изводят артистов сцены, пока какой-нибудь милосердный бобби не запрет их, но когда это изнутри, вот так, в этом есть подлинная злоба, и это не так смешно”.

Мистер Кэмпион был склонен согласиться с ним, и его интерес к этому делу возродился. Сок Петри дышал атмосферой мирского здравого смысла.

“Вероятно ли, что у Сутане есть враги?” поинтересовался он.

Мерсер прервал игру на пианино.

“Джимми? О, нет, Джимми нравится всем. Почему они не должны? Я имею в виду, я люблю себя, и я не должен был бы, если бы он не был хорошим парнем ”.

Слова были произнесены так небрежно, что смысл был едва понятен. Кэмпион с любопытством взглянула на него, ища в этом замечании какой-нибудь намек на сарказм. Он прямо посмотрел в светло-серые глаза и был поражен. Мерсер, как он внезапно понял, был редкостью в современном мире - простым буквалистом. Его лицо было мягким и невинным; он имел в виду именно то, что сказал.

Сак улыбнулся в свою кружку, а затем поймал взгляд Кэмпиона.

“В этом много чего есть, Мерсер”, - сказал он, и в его тоне было больше привязанности, чем покровительства.

Мужчина за пианино продолжал играть. Он выглядел спокойным и счастливым.

Тень упала на порог, и дядя Уильям резко сел.

“Вода со льдом”, - виновато воскликнул он, и Петри застонал.

В зал вошла Хлоя Пай, озабоченная своей фигурой и демонстративно раздраженная. Она проигнорировала Кэмпион и дядю Уильяма, который с трудом поднялся со стула, испытывая большие личные неудобства, чтобы встретиться с ней, и жалобно заговорила с Евой.