Книга Патологоанатом. Истории из морга, страница 101 – Карла Валентайн

– О да! – я присмотрелась и увидела, что это действительно так. – Наверное, «лингула» происходит от lingua, как “language” (язык).

Я на мгновение задумалась, а потом сказала:

– Но я думала, что это слово означает «губа».

Он рассмеялся.

– Нет, вы перепутали это слово с labia!

– Кто здесь сказал: labia? – спросила проходившая мимо Кэрол.

Я засмеялась.

– Это он, это он начал! – я показала пальцем на Гэвина, и мы все рассмеялись.

Губы/язык… Labia/lingua… Добрая старая латынь. Помню, когда мы проходили в университете микробиологию, то нам с моей подругой Полой, надо было взять друг у друга мазки с язычка (части мягкого неба) с uvula. Я притворилась, что приняла uvula за vulva, и, взяв в руку проволочку с шариком, предложила Поле лечь на пол и снять трусики. Она испытала реальное облегчение, поняв, что я пошутила. Язычок – это крошечный вырост мягкого неба, который иногда, по ошибке, принимают за миндалину. Это очень удобное для сбора бактериологического материала место, потому что собирает всех микробов, каких мы глотаем или вдыхаем. Но было очень забавно наблюдать испуг Полы.

Очень важно, что удаление даже очень небольшой части тела умершего может сильно изменить статус трупа – об этом я тоже не знала, работая в моргах. Мне снова посчастливилось поучаствовать в съемках образовательного документального фильма о ходе аутопсии. Я выполняла вскрытие пожертвованного на нужды науки трупа вместе с известным патологоанатомом. На меня в течение трех дней были непрерывно направлены три камеры. С самого начала было понятно, что из-за недостатка времени мы не сможем получить подходящий пожертвованный труп в такой маленькой стране, как Англия. Так как студия, которая снимала этот фильм, имела договор о поставках материала с американской компанией – она поставляла конечности для обучения хирургов – то студии имело бы смысл воспользоваться услугами той же компании, что она и сделала. Но была в этом деле одна загвоздка: пересылать целые трупы для этих целей было незаконно. Единственное, что можно было сделать – это прислать труп с одной отсеченной конечностью, например, кистью или стопой. Тогда его можно было присылать, как часть тела, а на съемках расположить труп так, чтобы на камеру он казался целым. Это было, короче, дело техники.

Однако однажды утром мне позвонила обезумевшая от паники продюсер – до съемок оставалась неделя – и закричала в трубку:

– Карла, они прислали нам труп без обеих рук. Он выглядит так незрелищно, как зарубленная и потрошеная индейка!

– Зачем они это…? – заговорила я, но продюсер не дала мне договорить.

– Они, правда, отправили нам одну из рук этой мертвой женщины. Я не понимаю, зачем они отрубили ей обе руки, а потом отправили нам одну из них?

– Вы хотите узнать, не могу ли я пришить эту руку на место? – поинтересовалась я. – Никаких проблем.

– Вы сможете это сделать? О, боже, вы возвращаете меня к жизни. Я не хотела задавать вам этот вопрос, он звучит так странно.

– Это не самый странный из всех странных вопросов, какие мне приходилось слышать, – уверила я продюсера, и я не лукавила. Мне регулярно задают такие, например, вопросы: «Как мне заспиртовать котенка?», «Смогу ли я сделать из моей жены чучело, если она умрет?» Если умрет? Этому чудаку я ответила: «Ну, будет лучше, если вы сделаете это, пока она еще жива».