Книга Патологоанатом. Истории из морга, страница 74 – Карла Валентайн

В этом описании встретились некоторые незнакомые слова, например, «верникс» или «лануго». Верникс – это беловатая первородная смазка, которой покрыто тело новорожденного младенца (обычно об этом узнают из телевизора, если, конечно, ваше хобби не посещение родильных отделений), а лануго – это короткие волоски, которыми эмбрион обрастает на сроке пяти месяцев. Эти волосы затем выпадают в амниотическую жидкость на сроке от семи до восьми месяцев. Но и это еще не все. Так как младенец заглатывает амниотическую жидкость и питается ею, то в его кишках обнаруживается лануго, составляющее часть мекония, первородного кала.

Для меня это был безумный новый мир! Я уже знала, что живые дети ужасно несносны и капризны – я не могла ни держать их на руках, ни кормить, да у меня и не было опыта, так как я воспитывалась в маленькой семье, а когда я ходила в гости, то не хотела ни слышать, ни нюхать маленьких детей. И вот теперь я обнаружила, что и с мертвыми младенцами ужасно много хлопот.

К счастью, Джош все объяснял мне во время вскрытия, а я, раскрыв рот, внимала. После взвешивания и измерения длины тела младенца – для определения истинного срока беременности – вскрытие производила патологоанатом, а не мы. Мы, техники, записывали результаты вскрытия и исследования, подавали врачу нужные инструменты и помогали раскладывать крошечные образцы тканей в пробирки и флаконы. Только детские патологоанатомы знают особенности детских органов, которые так малы, что их можно с очень большим трудом отличить друг от друга. Техники не вскрывают даже череп умершего ребенка, как это обычно мы делаем на вскрытиях взрослых. Патологоанатом сам откидывает лоскут хрупкой нежной кожи и вскрывает череп специальными ножницами. Пила не нужна для вскрытия хрящевого покрова, так как череп эмбриона еще не окостенел и состоит из нежного хряща. В некоторых местах, называемых родничками, отсутствует и хрящевой покров.

Наша задача – вести протокол вскрытия, и в нужный момент погрузить извлеченный из головы мозг в формалин для того, чтобы «зафиксировать» его на неделю, после чего мозг можно будет рассечь и исследовать. На этой стадии мозг эмбриона или новорожденного слишком жидок, и я могу сравнить его с розовым бланманже, на поверхности которого не видно ни борозд, ни извилин, которыми отличается мозг взрослого человека. Кроме того, в нашу задачу входит восстановление исходного внешнего вида ребенка, если родители захотят посмотреть на него в последний раз. Естественно, мы должны им это позволить, как только это станет физически возможно.

– Я не понимаю, Джош, – сказала я, когда было закончено первое в моей жизни вскрытие ребенка, в котором я не участвовала, а только стояла рядом и задавала один вопрос за другим, – как мы сможем показать родителям ребенка, если из головы извлечен мозг, а исследовать его можно только через неделю?

Я ткнула пальцем в пластиковый контейнер, в котором в формалине лежал крошечный мозг.

– Нам и не нужно укладывать его обратно в голову, – терпеливо ответил мне Джош, свернув рулон марли и аккуратно уложив его в полость младенческого черепа.

Я начала понимать, но все же задала еще один вопрос:

– Но, если мы сейчас зашьем череп, то через неделю нам придется снова его открывать, чтобы положить мозг на место, или нет? Придется его еще раз зашивать, а это будет некрасиво.