Книга Легенда о мертвой Джинни, страница 90 – Энни Кей

Мы пошли на прогулку в сторону его дома, повернули к конюшням Харди. Генри предложил на обратном пути поужинать у него дома. Погода была ясной, а настроение было как в тот день накануне Хэллоуина.

Генри постоянно говорил фразы, от которых у меня замирало сердце («здесь очень красиво на Рождество; надеюсь, вы это увидите»; «летом кататься верхом гораздо приятнее; надеюсь, что смогу вам это доказать»), и я радовалась, что он не видит моих краснеющих от смущения щек и загоревшихся от счастья глаз.

Когда мы пришли на конюшню, рабочих, в отличие от прошлого раза, я не увидела. Возможно, это было связано с тем, что в этот день они нас не ждали и где-то работали. А может, как и бо́льшая часть деревни, которой гормоны не ударили в голову, как мне, искали пропавшего ребенка. Это гипотезу я не стала озвучивать Генри, чтобы не развеять волшебство сегодняшнего дня.

Он предложил мне посмотреть лошадей («чтобы вы могли немного привыкнуть»), и мы пошли внутрь с виду небольших, но кажущихся бесконечно длинными домиков.

В отличную погоду, в теплой и пахнущей домом конюшне лошади производили более хорошее впечатление, чем при первой встрече с ними. Даже уже напрочь позабывшая меня Мисси выглядела спокойной и довольной. Лошади позволяли себя гладить по длинным шершавым мордам и смотрели огромными печальными глазами. На спине одной из лошадей пригрелся черный кот с белой грудкой и деловито щурился, пока мы рассматривали его подвижное спальное место.

Генри рассказывал короткие и забавные истории о каждом из своих длинноногих питомцев, с каждым было связано какое-то милое или полное переживаний воспоминание. Он любил лошадей, и в тот момент мне показалось, что и я захочу их полюбить всем сердцем.

Когда Генри рассказывал о колене одного из жеребцов со звучным именем Адольф, за ним пришел один из рабочих и отозвал в сторону решить какой-то срочный вопрос. Я в это время расчесывала гриву Мисси и согласилась подождать его в конюшне.

Лошади тяжело вздыхали, переминаясь с ноги на ногу и выдыхая клубы пара из больших влажных ноздрей. Иногда они издавали какие-то короткие звуки, но больше всех их вместе взятых было слышно Тимми, кота, который без конца мяукал.

В конце концов его бессвязная какофония мне надоела и я решила погладить этого пушистого зануду, только чтобы он перестал мяукать. Но когда я подошла к Тимми, то с удивлением обнаружила, что он сладко спит на спине своего скакуна и не издает никаких звуков. Перманентное мяукание же никуда не делось, и, казалось, стало даже ближе и настойчивее.

«Видимо, Тимми – кошечка, и где-то тут поблизости ее маленькие котятки. Вот же мать-кукушка: бросила детей и спит спокойно», – подумала я и пошла на звук.

Слабое и размытое, словно дымка, мяуканье привело меня к пустому стойлу почти в самом конце конюшни. Солома в нем была свежей и колючей, что чувствовалось даже через джинсы. В дальнем углу я увидела небольшую и аккуратную постель, откуда мяуканье доносилось все отчетливее. Ожидая встретить в ней маленькие пушистые комочки мамы Тимми, я смело двинулась вперед.

– Господи боже! – задохнулась я на всю конюшню.

– Маделин, где вы? Что случилось? – послышался где-то вдалеке голос Генри.

Но я не готова была отвечать. Из небольшой корзинки-колыбельки на меня смотрели совсем не котята. Это был ребенок, младенец. Плотно закутанный в кокон, от одного вида которого мне стало тесно. Но ребенок улыбался из-под короткой черной кудрявой челочки в один локон. Он открывал рот и произносил короткие мяукающие звуки.