Книга Занавес памяти, страница 83 – Татьяна Степанова

Блистанов явно хотел сказать «жертвой», но при виде разом изменившегося, потемневшего лица Гектора намеренно смягчил фразу.

А тем временем Катя медленно шла рядом с Симурой. Он, держа в охапке коробки с пиццами, рассказывал ей про Тарусу своего школьного детства.

– Серафим, новости плохие… – Она с трудом вклинилась в поток его оживленных фраз.

– Плохие новости? – Он удивился.

– Харитову убили. Улиту. Мы с мужем утром вместе с односельчанами нашли ее тело во дворе.

Катя намеренно не вдавалась в подробности и следила за его реакцией. А реакции – ноль. У Симуры и «бровь не шевельнулась».

– Жаль ее. Но я старуху практически не помню. Знаю: она тогда нашла тело отца. Но сам я с ней до того момента вообще не сталкивался. Да и позже тоже. Кто же убил ее, по-вашему, Катя?

– А ваши соображения? – в свою очередь задала вопрос она.

– Старуха – бывшая уголовница, все в Кукуеве знали ее прошлое. Подобных ей обычно приканчивают люди из их же круга общения. Из криминала.

Катя почувствовала прежний противный холодок внутри. Равнодушие сквозит в тоне внука бабки-цыганки, чью кошку много лет назад ломом убила Улита и создала из нее чудовищный тотем. Фраза Улиты в разговоре с ними. Катя тогда на нее и внимания не обратила, но сейчас…

Гектор, проводив Блистанова на рейсовый автобус, поджидал их возле «Гелендвагена».

– Сеня нас срочно покинул. Дела, дела у капитана полиции даже в отпуске, – объявил он. – А наши планы на вечер в Кукуеве?

– Мне неожиданно вчера позвонил прежний компаньон папы Тигран Таранян, – выдал Симура, словно разом отринув от себя «плохие новости». – До него дошли сплетни насчет моего возращения домой. Я ему честно назвал причину: желаю доказать свою невиновность. И он меня поддержал. Я ему и о вас рассказал. Он не против встретиться с нами, поговорить. Ради памяти отца и моего светлого будущего. Но только завтра. Сказал, он целый день завтра в офисе на предприятии. И к нашим услугам.

– Плюс-плюс. – Гектор распахнул перед Катей дверь внедорожника и помог ей сесть на место водителя. – Навестим завтра компаньона. Потолкуем. Самурай, гони к себе на Кручу, вкручивай лампочки. А мы с женой найдем чем заняться.

– Подруга матери Евдокия Ежова по-прежнему обитает у себя, то есть у мамаши, их дом на окраине, прямо на шоссе Таруса – Кукуев, – продолжил Симура, пропуская стеб Гектора мимо ушей. – Я спросил о ней Тиграна Ашотовича – он мне: «Она по-прежнему живет в своем доме, впрочем, куда она свалит? Кто и где ее ждет?»

– Твоя баба Рая нам ее окрестила Евдохой-стукачкой, – усмехнулся Гектор. – Предлагаешь заглянуть к подруге матери на файф о клок?

– Все равно нам по пути, – резонно ответил Симура. – А баба Рая вам не назвала прозвище ее мамаши? Ежовойстаршей?

– Нет, – ответила Катя. – А вы с детства помните и ее прозвище?

– Еще со школы. Ее мать работала в администрации. Чиновница вечно на голове сооружала грандиозный начес. В городе ее прическу звали «Вшивый домик». Однажды она публично выступала, ленточку перерезала алую – помпезно открывала новодел. И ее начес, точнее это был шиньон, вдруг отстегнулся. Из него на глазах собравшихся вывалились комки. Она себе по еще советской привычке – ну, рожденная ж в СССР, – ради пышности прически чулки рваные и обрезки старых колготок под накладной шиньон совала и шпильками прикалывала. С тех пор ее в Кукуеве прозвали Вонючий чулок – по примеру Пеппи. – Симура коротко хохотнул. – А мы, пацаны, ее дразнили. У нее от позора с головой стало плохо. Из администрации ее вышиб… то есть уволили.