Книга Занавес памяти, страница 99 – Татьяна Степанова

– О, интересно! – Тигран разглядывал снимок. – Тибет. Гималаи. Вы там бывали, да? Дерево темное, благородное. Охотно берусь построить вам на участке аналог в виде зимней отапливаемой беседки. Бревна из старого сруба я вам достану, найдем в заброшенной деревне, а еще закуплю топляки – их из Оки вылавливают, многолетний топляк дубовый, водой отлично обработанный, не путать с гнилым! По чертежу торгового павильона возведем за два месяца. Хотите, прямо сейчас калькуляцию расходов менеджер составит на материалы и работу? Черепицу для крыши закажем аутентичную из Китая.

– Отлично. Катя, твое мнение? – спросил Гектор.

– Непременно закажем, и прямо сейчас! – Катя подумала: они сразу расположили собеседника к себе, разыграв роль выгодных клиентов. Но и сами в плюсе. Ибо да сгинут навеки мрачные руины бывшей маршальской дачи, хозяина коих расстреляли еще в тридцатые! Когда-то в Катин самый первый, вместе с майором Вилли Ригелем, приезд в Серебряный Бор Гектор в минуту безнадежного отчаяния обещал ей те зловещие руины поджечь. Но тибетский чайный домик с буржуйкой идея несомненно лучше. Символ Гималаев, где он, ее муж, хотя бы на краткий миг обрел душевный покой и мир.

Тигран Таранян позвонил менеджеру по поводу сметы, а сам гостеприимно предложил им располагаться на диване и в креслах.

– Я к вашим услугам, – галантно обратился он к Кате, сразу подобрев.

А она прикинула в уме: ухоженный, импозантный, пожилой, но деятельный компаньон Елисеева-старшего, скорее, на стороне Милонопоклонова и Евдокии в вопросе невиновности Симуры. Итак, в полку не разделяющих общую кукуевскую точку зрения «Волчонок и есть убийца», кажется, прибыло. Но Катя все же решила уточнить:

– Тигран Ашотович, выходит, вы никогда не верили в версию следствия о причастности Серафима к смерти отца?

– Одиннадцать лет назад не верил и сейчас мысли не допускаю. – Тигран Таранян зорко глянул на молчаливого, отрешенного Симуру.

– Почему?

– Да оттого, дорогая моя, что я знал его отца Гену, знал с пеленок самого Серафима, он рос на моих глазах. Знал его деда Илью и бабушку Раду. Наши родители дружили с шестидесятых. Мой отец заведовал клубом в Тарусе, а Рада руководила хором. У дяди Ильи имелся старый мотоцикл с коляской, и он возил каждый день жену на работу и обратно и всегда прихватывал моего отца, дабы он не тащился десять километров до Тарусы пешком по бездорожью. Отец садился сзади на их мотоцикл. Серафим, у тебя любовь к байкам наследственная! – Тигран Таранян улыбнулся. – Бредни, распространяемые по Кукуеву, насчет ведьмы-цыганки, – злобная клевета средневековых необразованных тупиц, не верьте наветам! Клуб в Тарусе, где работали тетя Рада и мой отец, посещала в шестидесятых сама Ариадна Эфрон, и Ахмадулина с Евтушенко заглядывали на огонек. В клубе самодеятельный театр ставил «Живой труп», и тетя Рада играла Машу, пела под гитару. Елисеевы и мой родитель – настоящая сельская интеллигенция, пусть и нищая, советская, вынужденная в те времена мотаться на электричке в Москву за колбасой, но обладавшая подлинной, не пропагандистской духовностью. А мы с Геной дружили с пяти лет. В школе держались вместе, нам обоим щедро доставалось от хулиганья по национальному признаку. Его звали цыганским отродьем, а меня дразнили Таранькой Носатым за мой армянский шнобель. Гена за меня порой кидался в драку, он меня защищал. А тебя, Серафим, он обожал, помни это всегда! Он и при разводе с твоей матерью пытался защитить именно тебя от драм. Увез тебя на Кручу, где мы когда-то в детстве сами с ним играли и рыбачили. Серафим – плоть от плоти семьи Елисеевых, он просто не способен на убийство. – Тигран Таранян повернул к Кате свой чисто римский профиль.