Книга Арсен Люпен и Остров Тридцати Гробов, страница 73 – Морис Леблан

И верно, одет он был в старые латаные брюки и рваный жилет из красной шерсти. Поверх них он набросил нечто вроде белой полотняной мантии, перепоясанной шнурком. Странность этого нелепого и вычурного наряда подчеркивалась театральными позами Ворского и выражением показного пренебрежения на лице.

Довольный вступлением, он заложил руки за спину и принялся расхаживать взад и вперед с видом человека, которому некуда спешить и у которого есть возможность поразмыслить даже в таких серьезных обстоятельствах. Наконец он остановился и неторопливо заговорил:

– Я полагаю, сударыня, что мы можем потратить несколько минут на то, чтобы вкратце припомнить нашу с вами совместную жизнь. Вы согласны? – Вероника не ответила, и Ворский с той же степенностью продолжил: – Когда вы меня полюбили…

Вероника не сдержала возмущенного жеста. Ворский не сдавался:

– Но Вероника…

– Я запрещаю! – с отвращением воскликнула молодая женщина. – Я запрещаю вам произносить это слово! Запрещаю!

Он улыбнулся и снисходительным тоном заметил:

– Не гневайтесь, сударыня, и позвольте мне продолжать. Когда вы меня полюбили, я был, следует признаться, бессердечным распутником, развратником, который отличался определенным лоском – ибо я во всем стремлюсь к совершенству, – но который не обладал ни одним из качеств, необходимых для вступления в брак. Однако я с легкостью приобрел бы их под вашим влиянием, потому что любил вас без памяти. В вас были так восхищавшие меня чистота, прелесть и наивность, каких я никогда не встречал у других женщин. Чтобы меня преобразить, достаточно было чуточку терпения с вашей стороны, терпения и мягкости. К несчастью, сразу же после свадебных торжеств, где вы думали лишь о печали и злобе вашего отца, с первых же часов нашего брака между нами возник глубокий и непримиримый разлад. Вы против воли согласились выйти замуж за человека, который сам навязал вам себя. К мужу вы испытывали лишь ненависть и отвращение. А такого люди покроя Ворского не прощают. Многие, даже самые высокомерные женщины признавали мою чуткость, поэтому упрекнуть себя мне не в чем. Если вас, дочь мелких буржуа, что-то оскорбляло, тем хуже для вас. Такие, как Ворский, руководствуются только чутьем и страстью. Они вам не нравились? Дело ваше, сударыня. Я был свободен и начал строить жизнь заново. Вот только… – Он несколько секунд помолчал и закончил: – Вот только я вас любил. И когда год спустя события начали стремительно разворачиваться, когда из-за гибели сына вы ушли в монастырь, я остался один на один со своей любовью – жгучей, мучительной, неудовлетворенной. Что собою представляла моя жизнь, вам не трудно вообразить: оргии, бурные похождения, в которых я тщетно надеялся вас забыть, внезапные вспышки надежды, ваши следы, по которым я бросался сломя голову, но в результате снова и снова впадал в уныние и одиночество. Однако же я отыскал ваших отца и сына. Узнал, что они скрываются здесь, и стал за ними наблюдать, шпионить – когда сам, когда с помощью преданных мне людей. Я рассчитывал таким образом добраться до вас – единственной цели моих усилий и высшего мотива всех моих действий… но тут была объявлена война. Через неделю, когда я пытался перейти границу, меня схватили и отправили в концентрационный лагерь.