Книга Арсен Люпен и Остров Тридцати Гробов, страница 72 – Морис Леблан

И ровным голосом, но с невыразимым ужасом она проговорила:

– Ворский!.. Ворский!..

Ворский! Ворский! Отвратительный субъект, воспоминание о котором наполняло ее ужасом и стыдом, гнусный Ворский жив! Его убийство человеком, подосланным одним из его приятелей, погребение на кладбище в Фонтенбло – все это сказки, ложь! Истина одна: Ворский жив!

Из всех видений, какие могли бы прийти Веронике в голову, не было ни одного, которое сравнилось бы по ужасу с подобной картиной: Ворский стоит, скрестив руки и откинув голову. Живой! Живой!

Вероника все принимала с присущим ей мужеством, но этого принять не могла. Она чувствовала в себе силу противостоять и даже бросить вызов любому врагу, но только не этому. Ворский являл собою воплощение низости, неутоленной злобы, безграничной жестокости, методичности и безумия в совершаемых преступлениях.

И этот человек ее любил.

Вероника внезапно залилась краской. Ворский вперил взор в обнаженную плоть ее плеч и рук, видневшуюся под разорванной блузкой; он смотрел на эту обнаженную плоть как на добычу, которую никто не сможет у него отобрать. Вероника стояла неподвижно. Прикрыться ей было нечем. Она лишь послала Ворскому такой взгляд, от которого он смутился и сразу же отвел глаза.

И тут же, поддавшись порыву, Вероника воскликнула:

– Где мой сын? Где Франсуа? Я желаю его видеть!

Мужчина ответил:

– Наш сын для меня священен, сударыня. Ему нечего бояться собственного отца.

– Я хочу его видеть.

Он поднял руку, словно присягая:

– Вы его увидите, клянусь вам.

– Наверное, мертвого? – глухо осведомилась Вероника.

– Живого – как мы с вами, сударыня.

Снова воцарилось молчание. По всей видимости, Ворский подбирал фразы и готовил речь, которой должна была начаться между ними беспощадная битва.

Ворский был мужчиной атлетического сложения, с могучим торсом, слегка кривыми ногами, мощной мускулистой шеей и непропорционально маленькой головой с гладко причесанными на прямой пробор белокурыми волосами. То, что когда-то делало Ворского воплощением грубой силы, не лишенной, впрочем, известного благородства, с возрастом превратило его в подобие тучного и вульгарного профессионального борца, хорохорящегося в ярмарочном балагане. Его тревожащее очарование, так нравившееся когда-то женщинам, пропало, и осталось лишь грубое жестокое лицо, которое он неумело пытался смягчить улыбкой.

Он опустил руки, пододвинул кресло и, склонившись перед Вероникой, сказал:

– Разговор, который нам предстоит, сударыня, будет долгим, а временами и мучительным. Не соблаговолите ли сесть?

Он подождал несколько секунд и, не получив ответа, невозмутимо продолжил:

– Здесь на столике есть чем подкрепиться – бисквит, немного старого вина или бокал шампанского, думаю, вам не повредят.

Он говорил с той преувеличенной учтивостью, какая присуща малоотесанным людям, которые хотят продемонстрировать, что им не чужды ухищрения образованности и что они посвящены во все тонкости вежливого обхождения, даже по отношению к женщине, к которой право победителя позволяет им относиться не слишком галантно. В свое время именно эта черта помогла Веронике догадаться об истинном происхождении ее мужа.

Она молча пожала плечами.

– Ну что ж, – проговорил Ворский, – но в таком случае я тоже вынужден буду стоять – как и следует дворянину, претендующему на знание правил хорошего тона. Кроме того, благоволите меня извинить за столь непростительную небрежность в одежде. Концентрационные лагеря и пещеры Сарека никак не способствуют обновлению гардероба!