Книга Дело «Тысячи и одной ночи», страница 151 – Джон Диксон Карр

– А ты докажи, – хладнокровно ответил Уэйд. – Предупреждаю тебя в очередной раз, Берт: не лезь в это. Продолжайте, молодой человек.

К Маннерингу вернулась его обыкновенная отчужденная учтивость.

– Да-да, конечно. Что ж, мистер Деннисон, тот самый тринадцатый свидетель, о котором упоминал мистер Уэйд, впустил меня, и я прошел к квартире мистера Холмса с черного хода. Хотя в квартире никого не оказалось, я заметил некоторые признаки того, что вся компания все-таки отправилась в музей. Это было примерно в одиннадцать часов. Я спустился, поговорил с мистером Деннисоном и отправился в музей пешком. На улице было уже темно, и я подумал, что остальные, скорее всего, как-то попали внутрь, так что я стал уверенно звонить в дверь. Как вдруг ко мне подошел полицейский. Он неверно истолковал мои намерения, а я, естественно, не мог ничего ему объяснить, не сославшись, прошу прощения, сэр, на дурные манеры мистера Уэйда в обращении с таким достойным гостем, как доктор Иллингворт.

Маннеринг все еще улыбался, хотя его брови сдвинулись в зловещую галку, и теперь вся его вежливость больше походила на насмешку.

– Думаю, на этом все. Кстати говоря… Ну что, теперь желаете меня арестовать?

– Это чистая формальность, – загадочно поглядывая на него, проговорил главный комиссар, – однако она доставит мне удовольствие, это точно.

Старик торжествующе навалился на стол.

– А, все-таки желаете, да? – спросил он. – Замечательно! Так вот… Кто-нибудь из вас рискнет принять мое пари, господа?

Три недели спустя коллегия присяжных отклонила наши документы.

И на этом, Фелл, моя история практически подходит к концу. Теперь вам должны быть понятны некоторые заявления, сделанные мной в самом начале. Никто не станет посыпать голову пеплом, рыдая о несправедливости или безвременной кончине Пендерела, хотя многие сочтут это убийство весомым поводом не искать возможности воспользоваться природной склонностью Мириам Уэйд к развлечениям. Однако же это дело стало настоящим ударом под дых всей полиции, а этого так оставлять нельзя. Видите, в каком мы оказались положении.

Мы не можем отдать под суд ни Маннеринга по обвинению в убийстве, ни Уэйда по обвинению в лжесвидетельстве. Мы твердо знаем, что вся эта история с тем, как Маннеринг побывал в ресторане, является ложью от начала и до конца. Мы в этом уверены, и, судя по вашему кивку, вы с нами солидарны. И тем не менее, как бы мы ни старались, мы не можем уличить во лжи ни одного из свидетелей со стороны Уэйда. Тогда-то Уэйд и выдвинул против нас обвинения в применении методов допроса третьей степени^[28], включая использование резинового шланга. Что, конечно, абсолютная ложь, однако в тот момент мне впервые в жизни жутко захотелось применить этот самый резиновый шланг. Созвав целую армию адвокатов, чтобы убедиться, что он нигде не просчитался, старик спознался с газетчиками и наплел им, что мы спим и видим, как бы поскорее передать дело в суд, прикрыв таким образом собственную некомпетентность.

И что нам оставалось делать? Раз Маннеринг вышел из воды сухим, мы уже не могли переобуться и выдвинуть обвинения против девицы, даже если бы и верили в ее виновность. Кто бы ни был виновен, а на Маннеринге в этом деле завязано слишком многое. Это обстоятельство и загнало нас в ловушку, и старик прекрасно это понимал. Этот лживый козел, которого никогда в жизни не ставили на место, просто переиграл нас по всем позициям. И даже его стародавний друг сэр Герберт этому отнюдь не рад.