Книга Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса, страница 60 – Артур Конан Дойл

– В этой комнате два выхода, – крикнул Феррьер, – вот дверь и вот окно. Какой вам больше по вкусу?

Его смуглое лицо выражало такую свирепость, а длинные руки выглядели так грозно, что визитеры вскочили на ноги и начали поспешно отступать. Старый фермер сопроводил их до двери.

– Когда надумаете, кто из вас жених, дайте мне знать, – съязвил он.

– «Зло причиняет себе тот…» – выкрикнул побелевший от ярости Стэнджерсон. – Нарушить волю Пророка и Совета четырех! До конца жизни будете об этом жалеть!

– Рука Господня отяготеет над тобой! – подхватил юный Дреббер. – Господь поднимется и поразит тебя!

– Тогда я поражу первый! – в бешенстве воскликнул Феррьер и кинулся было наверх за ружьем, но Люси схватила его за руку и удержала. Когда он высвободился, снаружи уже доносился стук копыт: визитеры были вне досягаемости.

– Мерзкие ханжи! – вскричал Феррьер, вытирая взмокший лоб. – Лучше мне, моя девочка, увидеть тебя в гробу, чем женой одного из них.

– Ты прав, отец, – поддержала его Люси, – но Джефферсона уже недолго осталось ждать.

– Да. Со дня на день он приедет. И лучше бы скорей, ведь мы не знаем, что они придумают еще.

В самом деле, несгибаемый старик-фермер и его приемная дочь, как никогда, нуждались в совете и помощи. За всю историю поселения это был первый случай, когда низший по рангу столь дерзко отказывался подчиниться авторитету старейшин. Если за меньшие прегрешения полагалась столь жестокая кара, то какая судьба ждала такого бунтовщика, как Феррьер? Он знал, что ни богатство, ни положение в обществе ему не помогут. Другие, не менее богатые и известные, уже исчезали, и их богатства были отданы Церкви. Феррьеру было не занимать храбрости, но мысли о смутных, призрачных ужасах повергали его в трепет. Он смело взглянул бы в лицо любой известной опасности, но не мог перенести неизвестности. Он прятал от дочери свои страхи, делал вид, что не придает значения происшедшему, но от ее пристального любящего взгляда не укрылось, что ему не по себе.

Феррьер ожидал, что Янг так или иначе известит его о своем недовольстве, и не ошибся, однако послание пришло совершенно неожиданным способом. Проснувшись на следующее утро, он, к своему удивлению, обнаружил на покрывале, как раз на уровне груди, приколотый клочок бумаги. Жирными и неровными печатными буквами там было написано:

«Двадцать девять дней дается тебе на исправление, а потом…»

Любая угроза была бы не страшнее этого многоточия. Джон Феррьер не понимал, как записка попала в комнату: слуги ночевали во флигеле, двери и окна были надежно заперты. Он скомкал бумажку и выбросил, дочери ничего не сказал, но по коже у него побежал мороз. Двадцать девять дней были, очевидно, остатком месяца, обещанного Янгом. Какая сила, какое мужество помогут одолеть врага, если его возможности выходят за границы естества? Рука, пришпилившая к покрывалу клочок бумаги, могла бы пронзить сердце спящего, и никто бы никогда не узнал, чьей он стал жертвой.

Еще большее потрясение ждало его на следующее утро. Семья села завтракать, и тут Люси с возгласом удивления указала на потолок. Там в центре виднелось число 28, написанное, вероятно, обгоревшей спичкой. Дочь не поняла, что это, и Феррьер не стал объяснять. Всю ночь он бодрствовал с ружьем наготове и ничего не слышал и не видел, а утром обнаружил на внешней стороне двери крупную надпись «27».