Книга Смерть в прямом эфире, страница 4 – Найо Марш

И наконец, я должна признаться, что Найо Марш повлияла на меня в очень личном плане. Существовал ли когда-нибудь такой привлекательный детектив, как Родерик Аллейн в расцвете сил? Он был золотым стандартом, по которому я оценивала всех мужчин, с которыми встречалась в подростковом возрасте. Марш предпочла не вдаваться в более интимные подробности супружеской жизни Аллейнов, но ей удалось сотворить на бумаге те идеальные отношения, о которых все мы мечтаем и которые лишь немногим из нас удается построить. Помню, как, будучи подростком, испытывала глубокую зависть к Трой и с надеждой – увы, бесплодной – искала красивого, умного, скромного, образованного, уточненного, чувственного и остроумного англичанина, которого Найо Марш с такой любовью и изяществом описала в своих романах. В конце концов я сдалась и вышла замуж за американца, однако нужно признать заслугу Марш в том, что она смогла создать персонажа, который показался мне настолько реальным.

Когда последний роман «Сгущается свет» был посмертно опубликован в 1982 году, я горевала, что больше не будет встреч с Родериком Аллейном. Тогда мне передали эту книгу, которая была будто подарком с того света. Я рекомендую этот сборник всем и могу добавить лишь то, что, прочитав его за один присест, я взялась перечитывать все ее романы. Найо Марш была одной из величайших писательниц своих дней и вдохновляла миллионы читателей по всему миру на протяжении десятилетий. Прошу вас за этот шведский стол! Это приглашение к литературному пиршеству.

Сьюзан Ховач

Август 1994

Он родился в чине инспектора-детектива Скотленд-Ярда в дождливую субботу, в полуподвальной квартирке рядом со Слоун-сквер в Лондоне. Шел 1931 год.

Весь день брызги луж из-под ног прохожих, спешивших по своим делам, окатывали мокрые стекла на уровне моих глаз. Дождевая вода веером летела из-под колес машин, стекала по ступенькам к моей двери, затапливала весь квартал. Определение для такой погоды было «неумолимая», и самый звук этого слова казался невыразимо безотрадным. Но если учесть приближавшиеся события, обстановку можно было считать на редкость подходящей.

Я читала детективный роман, взятый в скупо освещенной библиотечке писчебумажного магазина напротив, – не то Кристи, не то Сэйерс, не помню. К четырем пополудни, когда уже начинались сумерки, я дочитала детектив. Дождь лил по-прежнему. В жаровне у меня тлели угли – типичное лондонское отопление в те времена, и я загляделась на них, праздно гадая, по силам ли мне написать нечто подобное. В тот год в Англии на вечеринках была популярна игра в убийство: одному из гостей подсовывали листок, где он или она назначались «убийцами»; некоторое время «убийца» выбирал «жертву», а потом начиналось «расследование». По-моему, за этими головоломками – их уже тогда так называли – теплился неподдельный интерес, не найдется ли в доме настоящий труп взамен притворившегося. К счастью, лишь много позже я узнала, что одного французского спеца тоже посещала подобная догадка.

Тешась этой идеей, я ворошила угли в жаровне и мысли в голове, чувствуя, как в неких мрачных глубинах зарождается новый персонаж – хитроумный детектив, разоблачитель преступников.

В комнате стало совсем темно, когда я натянула макинтош, взяла зонтик, поднялась по крутым ступенькам на мостовую и поплыла в дробившемся от дождя свете уличных фонарей в магазин канцтоваров напротив. В магазине пахло сырыми газетами, дешевыми журналами и промокшими посетителями. Купив шесть тетрадей, карандаш и точилку, я пошлепала по лужам обратно домой.