Книга На море шторма нет, страница 24 – Кеннет Дун

Вкратце я пояснил Аманде, что мне пришлось привлечь знакомого журналиста, чтобы разузнать подробности убийства Мэтью Арнольда у полиции.

— Я понимаю, — кивнула она. — Дело совсем в другом. Я купила эту газету вчера по пути из аэропорта. Я всегда читаю «Экземинер», мне нужно быть в курсе свежих городских сплетен. В итоге я не спала всю ночь.

Аманда тяжело вздохнула.

— Александра, мне нужно сообщить тебе кое-что важное. Дуглас, мне кажется, вам тоже нужно это услышать, раз вы оказались втянуты в это дело. Дело в том, что этот убитый человек — не Мэтью Арнольд.

— Да, я знаю, — вмешался я. — Я как раз хотел вам рассказать…

— Дуглас, дорогой не перебивайте. То, что я хочу сообщить, намного важнее. Лекси, дело в том… Я думаю… Нет, я практически уверена, что человек на фотографии — твой родной отец.

Лекси непонимающе смотрела на мать. Потом помотала головой.

— Я уверена, что это он, — настаивала Аманда. — Мишель Бальтазар, мой первый муж. Твой отец, Лекси. Ты же знаешь, что я никогда не забываю лица. Прошло двадцать лет, он сильно изменился. Конечно, у него тут борода и этот жуткий шрам. Но, когда я делаю так, — Аманда закрыла руками нижнюю половину лица и волосы на фотографии. — Я вижу глаза, которые я узнаю из миллиона.

Неожиданно Лекси вскочила и со всхлипом выскочила из комнаты.

— Может быть, мне оставить вас вдвоем? — спросил я. — Ей нужно время, чтобы прийти в себя.

— Нет, подождите немного, — отмахнулась Аманда. — Насколько я знаю дочь, она живет настоящим, а не прошлым. Сейчас она пять минут поплачет, а потом природное любопытство заставит ее вернуться и задавать вопросы. Так почему вы сами догадались, что Мэтью Арнольд — не настоящее имя?

Я вкратце рассказал ей про открытку со стихотворением, найденную рядом с телом, изыскания своего приятеля из библиотеки, и, что имя одного из поэтов, использованного в компиляции, было Мэтью Арнольд. Затем я сходил в машину и принес Аманде конверт. Она внимательно изучила его содержимое.

— Это точно Мишель. Он сам написал это стихотворение, это его почерк. И увлечение викторианской поэзией всегда было его коньком. Он пытался от него избавиться, потому что приехал в Париж изучать французскую литературу. Мы тогда все говорили об авангарде, о новом стиле. Стихи в рифму считались чем-то жутко устаревшим, как бабушкин комод. Мишель старался соответствовать, но было такое ощущение, что для него это что-то наносное, а на самом деле он обожает Теннисона и всю эту старомодную романтику. Мне вначале казалось это очень милым. Но потом стало раздражать.

— Вы называете его Мишелем. Разве вы не говорили, что он был американцем?

— Да, в его паспорте было написано Майкл Бальтазар. И так он записан в метрике Лекси. Но сам переименовал себя в Мишеля на французский манер.

— Каким он был? — в комнате вновь появилась Лекси также стремительно, как ранее исчезла. — Ты никогда не рассказывала, почему вы расстались.

— Ну… — Аманда старалась подобрать слова. — Он был очень умным. У Мишеля действительно был блестящий ум. При этом он был не слишком образованным. У него были документы из школы и колледжа, но я всегда подозревала, что он подделал аттестат, а на самом деле просто много читал, но как-то бессистемно. О каких-то предметах у него были просто энциклопедические знания, зато о других, которые знают все, кто учился в хорошей школе — вообще никакого представления. Например, эти его викторианские поэты. По-французски вначале он говорил просто чудовищно, но быстро научился. У него был талант к подражанию. Самое забавное, что у Мишеля вообще не было никакого художественного вкуса или таланта к поэзии. Зато он был гением в цифрах и финансах. Он мучил себя и преподавателей своими потугами в изучении литературы, хотя, если бы пошел в Sciences Po^[16], то мог бы стать выдающимся экономистом. Или миллионером. Я никогда не видела, чтобы человек с такой легкостью разбирался в налоговых отчетах или сметах подрядчика. Мой дед только за это готов был простить наш скорый брак, хотя в целом Мишель моей семье не очень нравился. Родственники с радостью бы взяли его в семейное дело, но он с отвращением отверг. Его интересовала только поэзия.