Книга Внуки Тантала, страница 71 – Кеннет Дун

– Сотню. Каждому, – решительно заявил он.

– Стоп. Каждому – это кому?

– Слими тоже в деле. Иначе ничего не выгорит. Слими наш уборщик. Только у него есть ключ от архива, не считая администрации. Первую сотню гоните прямо сейчас.

Я с сожалением достал из бумажника купюру, понимая, что потихоньку спускаю почти весь гонорар от последнего клиента.

– Ждите здесь. Сюда никто не ходит. Старайтесь не попадаться на глаза персоналу. Через полчаса психов уведут, и я за вами приду.

Суарез сдержал обещание, вскоре впустив меня через неприметную дверь в служебный коридор и сразу же проведя вниз в подвал.

– Архив здесь. Слими уже ждет. Он выведет вас наверх и выпустит. Если что – я вас первый раз вижу, понятия не имею, как вы пробрались в клинику. Может, вы тоже псих.

С этими словами Суарез затопал по лестнице, чтобы вернуться к своей нелегкой службе. Я осторожно толкнул дверь архива, подозревая, что охранник мог меня надуть. Дверь открылась.

– Вы тот парень, которому нужно взглянуть на старые карты? – прошелестел голос из комнаты.

– Точно. Меня привел Суарез. А вы Слими?

Меня ослепил луч фонаря, после чего из темноты выступила какая-то щуплая фигура.

– Гектор Фелпс. Вы должны мне сто баксов.

Я протянул ему вторую купюру, после чего уборщик где-то щелкнул выключателем и комната осветилась тусклой лампочкой. Я взглянул на Фелпса. Одетый в серый комбинезон, ростом едва превышая полтора метра, он очень походил на черепаху. На вид ему было лет сто, и волос на голове практически не осталось.

– Здесь сохранились архивы двадцатых годов? – спросил я.

– Здесь сохранились все архивы. Больница ни разу не закрывалась с момента своего основания в 1883 году, – он произнес это так, будто лично помнил день открытия.

– Мне нужен 1926-й год. Пациент Роланд Торн. В момент поступления в клинику ему должно было быть пятнадцать лет.

Гектор Фелпс, он же Слими^[20], ловко заскользил между стеллажей, орудуя фонариком.

– Вот, нашел. Смотрите быстро, – сказал он, протягивая мне фонарик, потому что потолочная лампочка еле-еле справлялась со своей работой. – Выносить ничего нельзя. Во всяком случае, не за сто баксов.

Я положил карту на пыльный стол и стал переворачивать страницы. Фотография была маленькая и очень зернистая, но я узнал толстого подростка с редкими волосами и перекошенным ртом. Как я и думал, при поступлении был поставлен диагноз психоза, вызванного последствиями врожденной болезни. Большую часть времени пациент пребывал в апатии и практически не реагировал на препараты. Я стал листать дальше.

Примерно через год после отправки Роланда в клинику, стали появляться записи о консультациях различных специалистов и назначении новых препаратов. Мне эти названия ничего не говорили, но на всякий случай я переписал их в блокнот. Затем стали появляться еще более интересные сообщения. Примерно раз в полгода «выписан под опеку матери для проведения медицинских процедур». Затем – «возвращен в клинику». В 1929 году появилась неожиданная запись «пациент переведен в режим строгой изоляции, попытка побега». Затем ничего. И на последней странице скупой комментарий: «пациент скончался». Ни причины смерти, ни даты. Я стал листать карту и в самом конце после выписок и заключений разных специалистов нашел подшитое свидетельство о смерти. Меня сразу привлекла одна фамилия.