Книга Красное озеро, страница 55 – Кеннет Дун

Почему-то я не сомневался, что художник собаку съел на подаче исков. Более того, горе тем нечестивцам, которые решили посягнуть на авторские права Джека Роулендса или попытаться уменьшить сумму, оговоренную в его контрактах. Наверняка их настигла карающая длань его адвокатов.

– Несчастная миссис Гаспари. Горек конец ее… Теперь наверное землю точно продадут? Протянут через лес новую дорогу и построят мотель на берегу озера. Жаль, это может нарушить мое уединение.

Разговаривать с Роулендсом было все равно, что участвовать в викторине.

– Подождите, – воскликнул я. – Эта цитата мне знакома. Это же что-то из «Притч». Конец горек, как полынь… Там еще что-то про уста чужой жены. У миссис Гаспари был любовник?

Старик снял кепку, почесал плешь на затылке.

– Я не соглядатай. Но к Бернадетт часто приходил этот испанец из «Дома искусств». Новый куратор музея. Ходил днем, не крался, как тать в ночи. Но шел по самому берегу. Они сидели на пристани вдвоем. Даже когда ее муж был жив.

Моя догадка о связи Бернадетт с Родриго нашла подтверждение. Может ли такое быть, что вчера ночью после вечеринки Кортес пришел к возлюбленной для выяснения отношений. Может быть, они даже решили посидеть на берегу, как в старые-добрые времена. Между ними что-то произошло, горячая испанская кровь вскипела. В голове у меня зазвучали мелодии из «Кармен». Кортес был даже одет соответствующе, вот только за поясом камзола у него не было острого кинжала. Тогда он просто схватил свою возлюбленную за плечи и утопил на мелководье. Но как тогда объяснить смерть Чиппинга?

– Не хотите ли взглянуть на мои новые работы? – предложил между тем Роулендс.

Даже успешные и богобоязненные художники остаются тщеславными.

– С удовольствием.

Мы перешли в просторную залитую светом комнату, служащую ему студией.

На подставках стояли большие полотна с пейзажами. Большая часть была посвящена видам Джаспер-Лейк. Вначале мне показалось, что это просто тщательно прорисованные пейзажи маслом, выполненные в классической манере, может быть, излишне академические. Но, когда я пригляделся поближе, увиденное заставило меня содрогнуться.

В картинах совершенно не было жизни. И этот эффект достигался не из-за недостатка мастерства. Наоборот – художник приложил немало усилий, чтобы высосать из своих полотен последние капли одушевленности. Я видел озеро, окруженное мертвыми пластиковыми деревьями. На сером ватном небе были скрупулезно с иллюстративной дотошностью прорисованы силуэты птиц. Но они не летели, а словно замерли, распластав крылья, то ли подвешенные на невидимых нитях, то ли пораженные неведомой заморозкой. Казалось еще мгновение – и тушки птиц камнем полетят вниз, чтобы разбиться о зеркальную гладь озера, заполненного не водой, а некоей прозрачной твердой субстанцией.

Я бросил взгляд на другие картины. Мертвый лес с косулями, будто выполненными таксидермистом. Вот поле с рядами окоченевшей кукурузы, над которыми высился недвижимый трактор. Только соломенное чучело в углу композиции странным образом казалось единственным натуральным объектом этой сцены.

Не помню, что там писали в книге о творчестве ЛеВиана, но картины Роулендса непостижимым образом одновременно и пугали меня до чертиков и успокаивали. Его мертвый застывший мир не предвещал никаких неожиданностей.