Книга Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит», страница 23 – Энтони Бучер

— Не уверен, — произнёс голос позади Морин.

Голос был очень тихий — почти как у комара, вздыхавшего Алисе на ухо в железнодорожном вагоне,^[37] — так что Морин инстинктивно посмотрела вниз, хотя пожилой человечек был почти такого же роста, как она.

— Прошу прощения, — сказала она.

— Полагаю, — произнёс Джонадаб Эванс, — что общедоступный перевод этих слов должен звучать как: «Чёрт возьми, кто вы такой?»

— Верно, я не могу вас точно вспомнить… — улыбнулась Морин.

— А ведь мы виделись. На вокзале с Ридгли и доктором Боттомли — помните? Полагаю, я был малозаметен; я всегда такой.

— О! Так вы…

— Джон ОʼДаб. Да. Создатель того стойкого и сиятельного авантюриста, достопочтенного Дерринга Дрю. Иногда, — продолжал он, — я думаю, что творчество медиума в трансе безопаснее всего — знаете, вроде «Откровений духа Шекспира».^[38]Тогда никто и никогда не сможет встретиться с автором во плоти и разочароваться. В конце концов, нужно быть достаточно логичным, чтобы понимать, что если человек сам прекрасный и романтический герой, он вряд ли станет тратить время, описывая прекрасных и романтических героев.

— Думаю, вы милый, — неожиданно произнесла Морин.

Мистер Эванс просиял.

— Выпьете? — проговорил он. Вполне обычные слова; Морин слышала их и была им рада на десятках вечеринок. Но мистер Эванс сумел придать им столь восхитительную эдвардианскую галантность, что почти казалось, будто он произнёс: «Не принести ли вам льда в оранжерею?»

— Нет, спасибо, — с сожалением проговорила она. — Я, так сказать, на посту. Но что вы имели в виду, говоря, что не уверены?

— Не уверен в беспощадном правосудии герра Федерхута, — нахмурился он. — Современная политика, особенно политика иностранных наций, не по моей части, за исключением тех случаев, когда я нахожу нужным организовать встречу Дерринга Дрю с подлым международным шпионом. Тогда, естественно, безопаснее всего сделать моего злодея агентом тоталитарных держав; американская литература объявила сезон охоты на них открытым. Но, при всей моей невежественности, я не могу не думать, не чувствовать, и не волноваться. И мне кажется, мисс ОʼБрин, что отказаться от милосердия — значит отказаться от человечности. Если для уничтожения зла мы возьмёмся за его оружие, то со временем поймём, что уничтожили мы лишь лучшее в нас самих.

Тяжёлый голос Федерхута, служивший басовым аккомпанементом этому диалогу, ненадолго затих, поскольку к стоявшей вокруг него группе присоединился Ф. Х. Вейнберг.

— Чудесно, мистер Федерхут, чудесно! — восклицал продюсер, как будто слышал весь разговор. — Вы очень вдохновляете нас здесь, в Голливуде. Вы указываете нам пути, по которым мы должны следовать.

— Рад, что вы видите правду, мистер Вейнберг. Быть может, в ваших руках и в руках вашей промышленности лежит судьба борющегося человечества. Вы не забыли собраний, о которых вы говорили, на которых вы представите меня моим изгнанным соотечественникам?

— Как я могу забыть об этом, мистер Федерхут? За кого вы меня принимаете? Но я сделаю даже большее. Говорю вам: «Метрополис» выпустит антинацистскую картину, которая всколыхнёт мир. Думаете, антинацистские картины уже были? Ха! Подождите, пока увидите эту. Мы вложим в неё все лучшие ресурсы «Метрополиса», как сейчас мы делаем это с «Пёстрой лентой», волнующим приключением Шерлока Холмса, которое с нетерпением ждёт вся Америка.