Книга Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит», страница 90 – Энтони Бучер

Священник по ходу поездки с нами не говорил. И это было хорошо. Весёлое подпрыгивание высокого сиденья, на котором мы ехали, не оставило бы нам сил ответить ему. Будучи незнаком с этим городом, я не могу описать наш маршрут, за исключением того, что он проходил в юго-восточном направлении и что путешествие заняло более четверти часа даже при нашем не слишком быстром темпе передвижения. Единственным ориентиром, какой я могу предложить, была белая каркасная церковь с зелёной отделкой, увенчанная миниатюрным восточным куполом, на которую священник, ненадолго прервав молчание, указал нам как на свой приход.

Жилище, куда он нас доставил, представляло собой небольшую мансарду над гаражом. Пока мы поднимались по шаткому деревянному пролёту (казавшемуся незаконнорожденным отпрыском лестницы и стремянки), мне казалось, что мы покидаем светлый и солнечный мир, входя в тесную обитель зла и тьмы. В моей памяти пронеслась бессмертная фраза Джеймса Тербера, фраза одновременно столь комичная и столь чреватая ощущением ужаса, которому нет названия: «А теперь мы идём в гаррик и становимся варбами».^[96]Мы шли к гаррику всю ночь, а варбы вдруг показались наименее ужасающими существами из всех, кем мы могли стать.

Вид самого гаррика — прошу прощения, гаража — не прибавил мне спокойствия. Единственное в мансарде маленькое окно пропускало минимум солнечного света, безнадежно ослабленного проигранной битвой с толстым слоем пыли. Единственным другим источником света служила алая лампада, горевшая перед цветастым изображением какого-то византийского святого — епископа, державшего в одной руке игрушечную модель собора.

Не сразу мои глаза смогли различить в дальнем углу этого тесного пристанища мрака груду тряпья, и не сразу я понял, что эти тряпки — грубая постель, а в них ютится измождённая, умирающая старуха. Миссис Хадсон заметила её раньше меня и направилась к ней, но я с робкой предосторожностью, взяв её за руку, удержал. Зловонный воздух комнаты наводил на мысль о неописуемых инфекциях.

— От чего она умирает? — прошептал я священнику.

— Это её спина, — проговорил он. — Её сбил avtomobil, — (странным образом это прозвучало с очень чётким «в»), — возможно, случайно. Возможно также, не случайно.

Старая женщина расслышала басовый рокот голоса священника. Она пошевелилась, приподнялась и жалобно обратилась к нему по-русски.

— Po-angliskii, Anna Trepovna, — велел он. — Нужно говорить английский. Они приходившие.

Старуха произнесла длинную фразу с такой восторженной силой, что я узнал в ней благодарственную молитву. Она перекрестилась, в завершение поцеловав большой палец, и довольно улыбнулась святому, по всей видимости, подготовившему наш приход. Затем она поманила нас к себе и стала рассказывать свою историю.

Я не буду пытаться воспроизвести это дословно. Речь её была ещё гуще и неразборчивее, чем даже у священника, а мысли её всё время блуждали вокруг приближающейся смерти и некоего безымянного субъекта, который, как она боялась, способен в любой момент явиться и ускорить это приближение смерти. Я просто перескажу её историю, освобождённую от её блужданий мысли и странных выражений, а вы должны представить себе, как мы цепляемся за каждое её слово, расспрашивая её, истолковывая её, порой добиваясь от священника перевода особенно неясного отрывка, и, короче говоря, обнаруживая, что мы настолько поглощены её рассказом, что миссис Хадсон даже забыла о милосердных знаках внимания, предложить которые пришла.